Шрифт:
Таня по-детски радовалась журчанию коротеньких речек между озерами, долго любовалась лебедями.
– Павел Алексеевич, а у вас после встречи с этим господинчиком испортилось настроение, – неожиданно заметила она.
– От соприкосновения с подобными людьми всегда остается неприятный осадок.
– Павел Алексеевич, – умоляюще сказала Таня, – ну, право, что значит это досадное мгновение в сравнении с таким неповторимым днем.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
– Господин полковник, приказано передать вам для исполнения… Это о спецгрузах, – доложил офицер, подавая Наумову документ.
Павел отпустил офицера и быстро пробежал взглядом по пунктам приказа:
«…1. Генералу Улагаю объединить войска Керченского укрепленного района, дивизии генерала Шифнер-Маркевича и кубанской сводной дивизии в группу особого назначения…
…3. Генералу Вильчевскому боеприпасы и вооружение, отгруженные 1-му, 22-му армейским и сводному корпусам, направить в Керчь и Феодосию…»
Эти два пункта определяли содержание приказа.
В кабинет вошел Домосоенов.
– Антон Аркадьевич! – искренне удивился Наумов. – Вы уже на работе?
– На работе, батенька мой Павел Алексеевич. И вы уж извините, о впечатлениях от поездки в имение графа Воронцова я у вас не спрашиваю.
Генерал положил на стол папку и хлопнул по ней ладонью:
– Вот, ознакомьтесь с документацией на поступивший в наше распоряжение груз, принимайте его – и денька через два-три айда, батенька мой, на Русь.
– Из Трапезунда?
– Да, из Тра-пе-зун-да – в Росси-ию… – задумчиво протянул Домосоенов. – Лизонька моя все время читает стихи о России, всю душу извела:
Господи, я верую!
Но введи в свой рай
Дождевыми стрелами
Мой пронзенный край.
Читает о России, а сама плачет. Очень уж она переживает… Стихи-то приходят ей на память мрачные, тоскливые:
Шаманит лес-кудесник
Про черную судьбу.
Лежишь ты, мой ровесник,
В нетесаном гробу.[20]
Тяжело, знаете ли, сознавать, что навеки расстался с родиной… Вы уж извините меня, старика, совсем расклеился.
Антон Аркадьевич, тяжело ступая, вышел из кабинета, а Наумов продолжал стоять у двери.
«Принимайте – и денька через два-три айда, батенька мой, на Русь, – стучала мысль. – Значит, операцию нужно провести как можно скорее».
Замкнув дверь, Наумов вернулся к столу и углубился в работу. Условными знаками выписал наименование и количество груза, в основном пулеметы, винтовки и боеприпасы, просмотрел приказ о составе отряда сопровождения.
Зазвонил телефон.
– Господин полковник?
– Да, слушаю вас.
– О, хцауштен, клянусь богом, совсем потерял надежду увидеть тебя, – послышался гортанный голос Дариева. – Третий день ищу – нигде нет…
– Приезжайте ко мне в управление сейчас. Алим Ашахович.
– Рад, дорогой, но не могу. Жду генерала. Лучше приезжай ты ко мне.
– Да нет, раз вы заняты, мешать не стоит. А проститься надо бы. Ведь я еду на Северный Кавказ, может, придется быть в Осетии…
– Э-э, дорогой, обязательно приезжай. За-ачем обижать хочешь, приезжай, жду!..
– Ну, хорошо, через час буду.
Вагон, в котором жил начальник Керченского укрепрайона генерал-лейтенант Улагай, стоял в тупике. К самому вагону подъехать не удалось, поэтому Наумов помог Саше взвалить на спину ящик с шотландским виски «White Horse» и направился напрямую через железнодорожные пути.
Дариев ждал Наумова, посматривая в открытое окно. Увидев его, махнул рукой и исчез, а через мгновение показался на ступеньках вагона и спрыгнул на землю.
– Алим Ашахович, дайте солдата помочь перенести маленький подарок для генерала Улагая – ящик коньяка. А это вам. Шотландское виски.
– Это же целое состояние! – воскликнул адъютант. – На такой подарок я могу ответить… – он ударил себя в грудь, – жизнью.
– Жизнь не стоит ящика этого дерьма.
– Я сейчас доложу командующему о твоем подарке…
– Ну что вы! Я думал, его еще нет. Мы посидели бы часок.
– Зачем так говоришь? Генерал – душа человек.