Веер трепещет в руке.

Ее светлость чувствуют себя почти хорошо…

А Кормак знает, что рано или поздно, но толпа прорвется к замку. У него есть путь к отступлению, но Кормак не пойдет один. Он готов бросить дочь, но не внука и появляется в детской после полуночи. Юго ждет, и Кормак кивком дает понять, что оценил старание.

– Одень его, – приказывает шепотом. Йен, проснувшийся – у малыша на редкость чуткий сон, – вздыхает. Ему не нравится одежда, слишком тесная и жесткая, но Йен терпит. Он сидит тихо, позволяя застегнуть неудобные крючки.

Кормак берет внука на руки.

Им позволяют выйти из детской. В коридоре тесно – два десятка вооруженных людей с алыми бантами на рукавах. Не чернь, но те, кто желают возглавить мятеж: власть – хорошая приманка. И разве можно устоять перед такой возможностью?

– Я ведь знала, что ты захочешь уйти, папочка. – Леди Лоу вновь прекрасна в своем чудесном платье цвета шампанского. Ткань сверкает, словно лед. – И что меня ты бросишь. Я ведь не нужна тебе больше, верно?

– Что ты натворила, идиотка?

Юго мысленно соглашается с термином. Эта женщина или глупа, если надеется купить ценой его жизни собственную, или подошла вплотную к краю. Ей уже нечего терять.

Кормак пятится. Он боится, но не за себя.

– Лорд-канцлер, – человек в алой накидке поверх кирасы выступает вперед, – именем народного трибунала вы арестованы!

Не только он, если Юго понимал хоть что-то.

В замке множество тайных ходов, некоторые ведут в город, их хватит, чтобы полчища городских крыс оказались внутри стен… а среди рыцарей не так много тех, кто и вправду готов воевать.

– За преступления, совершенные против страны и народа, вы предстанете перед судом.

Сколько ненужного пафоса. И леди Лоу хохочет. По белой пудре ползут дорожки слез.

– Ты должен умереть, папочка… ты его разозлил. Он хочет именно тебя… он успокоится, когда ты умрешь…

Люди с бантами отступают от ее светлости – боятся, что сумасшествие заразно?

– …ты умрешь, и я тоже. Мы опять будем вместе, как раньше. Правда, папочка?

Йена Кормак опускает на пол. И, поддавшись порыву, Юго сбрасывает личину, на мгновение, которого хватает, чтобы Кормак понял.

– Он тоже Дохерти, – шепчет он.

И Юго кивает.

Им позволяют уйти, только дверь запирают на замок.

– Тихо. – Юго обнимает мальчишку, который мелко дрожит. – Я же с тобой. Я тебя не брошу. Обещаю.

Эту ночь назовут первой. С нее начнется отсчет нового мира.

Меррон держала за руку крепко, ей все казалось, что если разжать пальцы, или хотя бы ослабить хватку, то Дар уйдет. Возможно, это и неправильно – заставлять его делать то, что ему не хочется, но… она не станет удерживать. И навязываться тоже.

Просто убедится, что он цел.

И вымыться ему надо.

Одежду почистить.

Слишком много в городе патрулей, легко привлечь внимание, которое, как Меррон подозревала, Дару ни к чему. Как вообще он здесь оказался?

И надо бы спросить, но не ответит же. Ее ли это дело?

Нет.

Наверняка из-за того, что происходит в городе…

…суд.

…и казнь.

…и торжество справедливости, о котором писала сегодняшняя газета.

Судя по дате, справедливость уж два месяца как восторжествовала, но до Краухольда новости пока дойдут…

Ноги болели, особенно левая. Наверняка ушиб, и довольно серьезный, но перелома нет, что уже хорошо. А хромота пройдет. И ладони заживут. Содранная кожа – это пустяк, главное, что пальцы целы.

В мыслях разброд, а на душе неспокойно.

Дом встретил привычной темнотой и запахом трав, которые Меррон развесила сушиться в гостиной – Летиция вряд ли бы обрадовалась подобным переменам, но писем от нее не было уже почти год. И собственные Меррон уходили словно бы в никуда. Правда, говорили, что на дорогах все еще неспокойно, что протекторат перерождается в горниле народной революции и вот-вот уже совсем переродится, тогда и пойдут почтовые кареты, а заодно появятся уголь, соль, зерно и мясо, чтобы не по талонам, а столько, сколько хочешь. В это верили неистово, словно бы сама вера приближала заветные счастливые времена. Наверное, даже казнить перестанут. Разве что только тех, кто против воли народа.

Мартэйнн прикусывал язык, избегая и соглашаться, и спорить.

Он был вообще странноватым парнем. Но докторов не хватало, поэтому не трогали. И еще потому, что Терлак испытывал к Мартэйнну необъяснимую симпатию. Верил, что сумеет поставить на путь истины? Или держал про запас? Враги ведь тоже имеют обыкновение заканчиваться. Как бы там ни было, но дом Летиции Барнс получил статус амбулатории, что позволяло избежать нежеланного соседства.

– Заходи. – Меррон заперла дверь на замок и засов задвинула, чего не делала давно. Впрочем, соседи у нее хорошие, даже если увидели что-то, не выдадут. Не должны. – Ты здесь один?