Сержант кивнул.

Один – это хорошо. Одного легче спрятать… главное, чтобы никто его не узнал.

Подсвечник потерялся. Меррон помнила, что оставила его на столике. А он потерялся… и свечи тоже. Не те, что выдают для нужд амбулатории, жирные, с тугими фитилями, которые отвратительно горят и света почти не дают. У Меррон были настоящие спермацетовые, целых полторы еще оставалось.

Прятала. А теперь вдруг забыла, куда прятала.

И вообще чувствовала она себя крайне неловко, словно собиралась сделать что-то нехорошее. Но вот свечи нашлись. И подсвечник. И даже зажечь получилось с первого раза.

Вот зачем на нее так смотреть?

Меррон сама знает, что выглядит отвратительно – как еще может выглядеть человек, сутки проторчавший в госпитале? И пусть новых раненых не привозили, но и со старыми работы хватило. У двоих гангрена началась, и пришлось ампутацию делать. Меррон теперь научилась с пилой обращаться. Троих опять забрали «по особому распоряжению», и все привычно делали вид, что этих троих вовсе не существовало. Еще один с явными симптомами тифа, который через день-другой добьет… гнойные раны, рваные, резаные, заживающие и не желающие затягиваться. Люди, которые умирают, несмотря на то что могли бы жить еще долгие годы.

Кому нужна эта война?

И почему Меррон злится не на тех, кто войну начал, а на Сержанта?

Он безропотно проследовал на кухню – единственное место, за исключением, пожалуй, комнаты Меррон, которое осталось в прежнем виде. Стол из вишни. Разделочная доска, вычищенная перед отъездом до блеска. Медные кастрюли выстроились по ранжиру, слегка запылились, правда, – Меррон редко пользовалась ими. Тяжелый чайник. И шкаф для посуды. Печь и почти новая плита патентованной конструкции, которая и вправду удобнее печи: угля потребляет меньше, да и греется быстрее.

– Раздевайся. – Меррон поставила подсвечник на стол.

Сама сняла куртку и жилет, который носила всегда, несмотря на жару и насмешки. Привычно закатала рукава, отметив, что рубашку вряд ли получится отстирать. И надо бы новую найти, но одежда теперь тоже роскошь. Вымыть руки. Протереть спиртовым раствором – тоже заканчивается. Скоро из лекарств у Меррон только травы и останутся, если, конечно, останутся. Люди траву уже едят.

А Сержант не шелохнулся. Смотрит с подозрением, с опаской даже…

…думает, что Меррон будет приставать?

– Я просто хочу убедиться, что тебя не порезали.

Мотнул головой. Это следует понимать, что его не порезали, а Меррон рекомендуется найти другой объект для заботы. Ну и ладно. Уже взрослый. Сам разберется.

– Хорошо. – Она не знала, что делать дальше. – Тогда бери ведро и пошли, покажу, где ванна. Вымыться не откажешься? Переодеться, правда, если только в мое… рубашки тебе маловаты будут, но я принесу. Вдруг подойдет что-нибудь.

Она говорила, опасаясь, что если замолчит, то станет совсем уж неловко, Меррон же никогда не умела вести себя в неловких ситуациях, вечно какие-то глупости вытворяла. Еще обидит ненароком…

– Справишься?

Кивок.

– И есть будешь? Конечно, будешь. Мне сегодня масла выдали, правда, оно немного подтаявшее, но все равно вкусно. Честно говоря, я думал, что забыл… забыла, каково масло на вкус. Так странно… раньше казалось, что это – нормально. Утро. И булочки. И масло или варенье…

…надо заткнуться и уйти.

Язык – помело, если не хуже. Ей ведь не пятнадцать. И не двадцать даже. Взрослый человек, а ведет себя… не так, как должна бы. С чувством собственного достоинства. Сдержанно. И вообще иначе.

В кого она такая, неправильная, уродилась?

И зачем надо было в зеркало заглядывать, висело себе и висело. Пыль собирало. А тут вдруг подвернулось. Тощая. Желтокожая. Лысая почти… кошка лишайная. Ну и кому какое дело? Она лучше ужином займется, вернее, судя по времени, завтраком.

Разжечь плиту. Достать кастрюлю… готовить Меррон так и не научилась, хотя сейчас из продуктов в наличии были пшенка, масло и мягкий ноздреватый хлеб, который пах не хлебом, а глиной. И еще к зубам прилипал. Зато в фарфоровый чайник Меррон сыпанула трав – мелисса, душица и мята. Щепотка чабреца и липовый цвет, прошлогодний, но еще ароматный.

Листья смородины. Вишневые веточки.

И полотняный мешочек выпал-таки из рук. Да что с ней творится сегодня?

Это от переутомления. Определенно.

И от страха. Нормально бояться смерти, пусть и не своей, но… Меррон не хочет, чтобы Сержанта забрали «до выяснения». Ей случалось работать с людьми, у которых «выясняли» и сочли «не представляющими угрозы».

Повезло.

А штаны Сержанту пришлись впору, ну почти – коротковаты слегка. Рубашка же оказалась мала, и Дар набросил на плечи полотенце, еще то, от Летиции оставшееся, с бахромой.