— Червонца за сюжет хватит? — пошутил Мережко, вынимая бумажник.

— Если бы за все мои сюжеты мне давали по червонцу, я стал бы самым богатым человеком, — небрежно пряча деньги в нагрудный карман своего старого, потертого пиджака, оживился Цаля.

— Не пей, старик, — положил Цале руку на плечо Александр.

— Как сказал когда-то Оскар Уайльд, единственный способ отделаться от соблазна — это поддаться ему, — невесело ответил Цаля, но тут же поспешно добавил. — Не буду, Саша, не буду, я свое выпил. Постараюсь, Саша… — И, нетерпеливо кивнув, быстро зашагал по коридору.

В ресторане кормили какую-то делегацию — даже столики киношников были заняты. Из темноватого угла у самой кухни Александру помахал рукой оператор Леня Савостин. Он сидел за служебным столиком, и белокожие щеки его были алы от гнева.

— Полчаса жду, — уныло пожаловался он Мережко и тут же вскинулся. — Девушка!

Мимо с тяжело нагруженным подносом в руках пропорхнула легкая, подвижная официантка в неимоверно белом, снежно похрустывающем переднике; на высокой прическе зубчатый, как корона, накрахмаленный венчик. Лицо ее пылало не меньше, чем у Лени Савостина. Возвращаясь, она бросила на ходу просяще:

— Обождите минуточку!

— О, эта восточная минуточка! — воздел кверху руки Савостин.

— Как будто на западе она короче, — хмыкнул Мережко.

— Один черт… Девушка!

— А куда спешить в такую погоду?

— Хотел с утра пораньше, пока дождь, проскочить к Змеину, посмотреть натуру. А вдруг после обеда будет солнце? Ведь эту погоду никто никогда не угадает! Я такого невезения и не припомню.

Мережко усмехнулся про себя. Леня произнес последние слова так, будто за его спиною была целая жизнь в кино. А ведь он еще очень молод, снял всего лишь две-три картины. Правда, говорили, что талантливо.

— Интересное место? — спросил Мережко.

— Да само по себе не очень, здесь есть куда интереснее, но нам нужно снять кусок эпизода со степью, а там должно быть что-то похожее. Не пустыню же вместо степи снимать…

— А что, это дома нельзя снять? Да и снимали ведь уже, кажется…

— То все полетело. Сначала брак пошел, а потом, как ты знаешь, Галка не потянула.

— Не знаю, может, я не смыслю в этом, но Кобер-ская мне нравилась, да и женщина она красивая, — сказал Мережко.

— Красота и талант редко уживаются в одной персоне. И не всякая красивая актриса может сыграть красавицу. А вот каждая, по-настоящему талантливая, — сыграет. Околдует своей игрой — и, будь она даже уродиной, докажет на экране, что она красивее всех в мире, — пылко и убежденно говорил Савостин.

— Возможно, но ведь Галка Коберская не без таланта.

— У нее талант особый, на определенные роли. Но бывают роли, вот как в твоем сценарии, не ее, не для нее. А Коберский и режиссер способный, и человек умный, но имеет присущие всем режиссерам мира недостатки — хочет сделать свою жену звездой, вернее, так хочет она. А что получается из всего этого, ты сам видел. Хорошо, что у него хватило здравого ума вовремя убрать ее. А вот сейчас Вера Потапова хоть и угловатая, и ножки как спички, а на экране посмотришь — влюбишься. И всех за собой тянет!

Леня вдруг резко поднялся и, раскинув руки в стороны, загородил дорогу спешившей мимо официантке:

— Девушка!

— Ну что вам?

— Того, что я хотел, уже не будет, уже поздно. Яичницу и черный кофе. А заодно и книгу жалоб. Сейчас испорчу вам биографию.

Официантка быстро нырнула под отведенную в сторону Лёнину руку, подошла к какому-то ящичку, висевшему на стене, нервно выдернула из него книгу и бросила на стол.

— Вежливо, — вздохнул Савостин и прочитал вслух — «Книга жалоб и предложений». — Полистал, просматривая записи, и спросил у Мережко. — Ты когда-нибудь в подобной книге видел хоть одну жалобу или предложение?

— Я и книги никогда не видел, — усмехнулся Александр.

— Счастливый ты человек.

Официантка принесла сразу и яичницу, и кофе.

— Написали? — спросила она.

— Нет, уже некогда, — мигом расправляясь с яичницей, ответил Савостин, — за меня напишет вот этот дядя, — он кивнул на Мережко. — Только имейте в виду: если вы не обслужите его в течение последующего часа, он испишет всю книгу до конца. Он любит это дело, ни одной страницы не оставит для тех, кто из симпатии к вам пишет благодарности.

Залпом выпив кофе, Леня поднялся, поклонился официантке и потопал своей быстрой развалистой походкой к двери.

— Смешной он, — пожала плечами официантка, — вечно спешит, спешит. И вообще — все спешат. Вот делегация эта иностранная… Такое тут начальство подняло — давайте, давайте! Бросайте все — и только их! А вот теперь, пожалуйста: сидят и курят, а вон тот, что у окна, даже спит. Правильно говорят, что все суета сует…

— Вас как зовут? — перебил ее Мережко.

— Нина.

— Так вот, Ниночка, принесите и мне что-нибудь.