Они выехали. Водитель поставил на нейтралку, достал сигарету и сказал:

–  Я дальше не поеду.

–  Ну и хер с тобой, - сказал Саша.

Он вылез, заметил, что снег перестал. Постоял се¬кунду, тупо глядя в лес. Обернулся резко, открыл дверь в салон.

–  Вылезай, мам, он дальше не поедет.

–  Как же? Сынок… - сказала мать.
– Куда мы? А отца?

–  Дотащим, тут недалеко.

–  Как же, недалеко…

–  Дотащим, я сказал.

Сзади к Саше подошел водитель, заглянул через плечо в салон.

–  Ну что, в город едем? Я дальше не поеду.

–  Мы заплатим, - сказал мать, глядя на водителя почти в ужасе.
– Куда же мы с гробом?

–  Я говорю, поехали в город. А денег мне не надо. За новый автобус вы мне не заплатите. И ночевать в лесу с вашим покойником я не буду. Ясно? В город едете?

–  Что же мы отца катать туда-сюда будем… - сказала мать.

–  Ну, все тогда…

Водитель с лязгом открыл задние дверцы салона - разгружайтесь, мол. И ушел в кабину. Снова закурил там, ругаясь.

Мать заплакала.

–  Что ты ревешь?
– едва не закричал Саша.
– Самое страшное уже случилось! Что теперь рыдать? Волки нас съедят, что ли? Дотащим, никуда не денемся.

–  Вы же не донесете вдвоем!
– в плаче выкрикнула мать.

–  Я тебе говорю: дотащим! Волоком дотащим. Тут недалеко, - еще раз повторил Саша, скорей для Безлетова, - сам он знал, что до деревни еще километров семнадцать.

Саша со скрежетом придвинул гроб к концу салона.

–  И у нас еда здесь на поминки… - жалилась мать.

–  Возьми, что донесешь, остальное вон оставь этому…

Саша спрыгнул вниз.

–  Давайте, я ноги на себя приму… - сказал он уже в остервенении.
– А потом… как-нибудь…

–  Стул бы, - сказал Безлетов.
– Чтобы верх гроба поставить. Мы не удержим.

–  Давайте, нет стула, - торопил Саша.

Он потянул гроб на себя, с каждым мгновеньем ему становилось все тяжелее, он отступал назад, по снегу, чувствуя непомерную тяжесть и саднящую боль в мышцах рук.

–  Быстрей же!
– выдавил он.

Безлетов спрыгнул, и мать неловко спустилась, некрасиво, по-бабьи.

Они взялись за верх гроба, вытаскивая его, но мать не выдержала и, охнув, уронила свой край. Саша и Безлетов тоже, естественно, не удержали. Гроб упал набок.

Незабитая крышка вскрылась, отец, уже ледяной, едва не выпал в снег. Гроб был тесным - это помогло тому, что покойный удержался во гробе. Но в то малое мгновенье, когда гроб стоял на боку, картина была страшна - мертвый профиль отца, выпавшая в снег иконка с груди, недвижимые, белые руки, открывшиеся под покрывалом…

Саша и Безлетов быстро поставили гроб ровно и накрыли крышкой.

Мать стояла ошарашенная.

–  Мам, не на ноги упал?
– спросил Саша, пристраивая крышку поровнее.

Она покачала головой: нет. Постояли немного.

–  Надо с дороги убрать. Чтоб он отъехал, - сказал Саша.

Они сдвинули гроб на обочину - он утонул в снегу. Мать сходила за сумкой.

Саша подождал десять секунд и пнул ногой по автобусу:

–  Давай, вали отсюда на хер!
– закричал он.

Водитель дал по газам, и автобус попер задом, забросав снегом из-под заднего колеса крышку гроба. Саш присел на корточки и стал протирать крышку рукавом.

–  Он так и будет… задом ехать?
– спросил Безлетов, глядя вслед автобусу.

Было видно, как водитель вертит головой, пытаясь при помощи зеркал заднего вида не ошибиться, не вылезть на обочину.

Автобус остановился, водитель вышел.

Он побродил вокруг автобуса, заглянул в салон, забрался туда, спустя минуту жахнул дверью, появился с длинной, собранной в круг, веревкой в руке. Показал ее издалека стоящим у гроба - вот вам, держите, и бросил веревку на дорогу.

Сел в кабину, и автобус снова двинулся.

–  И на том спасибо, - сказал Саша.
– А то уж я и не знал на чем волочить.

Саша шел к лежащей в снегу веревке. Автобус, рыча и сипло отхаркиваясь, двигался задом - словно пятясь от Саши.

…Они обвязали веревкой гроб.

–  Вот так, - выдохнул Саша, неустанно косясь на ботинки Безлетова, наверное, уже насквозь сырые. Сам он был в высоких теплых сапогах.

–  Саш, может, нам в деревню сходить? Которую вот проехали недавно. Трактор попросить. Или сани?
– спрашивала мать неустанно.