Шрифт:
— Провести какое-то время?
— С заложниками, если вы понимаете, о чем я. Все они женского пола.
Губернатор поднял со стула свое грузное тело и прошелся к окну. На поле комбайны продолжали причесывать плоский пейзаж; две неуклюжие машины неуклонно сближались. Степпс вздохнул.
«Чертовски симметрично аморальная жизнь. Не так ли, сэр?» — невольно подумал капитан.
— Он, губернатор, не типичный преступник, захвативший заложников. В нем есть садистская жилка.
— И он способен… обидеть девочек? Вы понимаете меня?
— Да. Но только в том случае, если сможет одновременно следить за тем, что творится снаружи. С ним товарищ, Сонни Боннер, он отбывал срок за изнасилование. Формально за другие вещи, но, по сути, именно за это.
На столе у губернатора стояли в рамках фотографии белокурых жены и дочерей, черного лабрадора-ретривера и изображение Иисуса Христа.
— Хороша ли ваша команда, капитан? — Теперь губернатор говорил шепотом.
— Очень хороша.
Степпс протер сонные глаза.
— Вы можете выкурить их?
— Да. Весь вопрос в том, сколько это потребует жертв. Мне необходимо подготовить тактический план операции и оценить возможные потери.
— Сколько на это уйдет времени?
— Я приказал лейтенанту Карфалло раздобыть план здания и карты прилегающей территории.
— Где он?
Полицейский посмотрел на часы.
— Думаю, на улице, сэр.
— Пригласите его сюда.
Вскоре вошел лейтенант, невысокий кряжистый молодой офицер, развернул карты и старый план.
— Доложи, — отрывисто приказал ему Тримэйн.
Короткий палец лейтенанта отметил несколько мест на планах.
— Возможные места проникновения здесь и здесь. Врываемся, используем ослепляющие гранаты и устраиваем простреливаемые зоны. — Молодой человек сказал это так легко, что губернатору стало не по себе. И не мудрено: Карфалло был тот еще тип. — По моим подсчетам, в нашем распоряжении от шести до восьми секунд. И уноси холодненьких.
— Он имеет в виду шесть секунд от момента, когда вышибут дверь, до того, как мы возьмем на мушку, то есть, я хотел сказать, наведем оружие на всех троих преступников, — объяснил капитан.
— Это хорошо?
— Прекрасно. Означает, что потери среди заложников будут минимальными или их вообще не будет.
— Но и Господь не дает нам никаких гарантий.
— Нет, не дает.
— Спасибо, лейтенант, — поблагодарил Степпс.
— Свободен, — сказал Тримэйн.
Выражение на лице молодого человека не изменилось, когда он повернулся кругом и вышел.
— А как быть с Поттером? — спросил губернатор. — Ведь командует операцией он.
— И всем, что с ней связано, — кивнул полицейский. — Чтобы дать штурму зеленый свет, нужна причина.
— Какой-то предлог, — небрежно бросил Степпс и, нахмурившись, стал теребить вытянутую из манжета свитера зеленовато-голубую нитку.
— Скажем, что-то нарушит связь между Поттером и Хэнди и между ним и полицейскими на позициях, и кто-то из моих людей заметит в здании скотобойни опасную активность, угрожающую жизни полицейских или заложников. Нечто такое, на что Поттер будет не в состоянии отреагировать. В таком случае мы вполне официально можем начать штурм и ликвидировать опасность.
— Да, сэр. Полагаю, у вас будет такое право.
Губернатор хлопнул ладонью по крышке стола.
— Хорошо, капитан, вот вам мои инструкции: вы отправляете в Воронью Гряду группу спасения заложников штата и на месте оказываете всемерное содействие агенту ФБР Поттеру. Но если окажется, что агент Поттер не в состоянии управлять ситуацией и преступники будут угрожать жизни людей — заложников, полицейских или других гражданских, — у вас есть право предпринять все необходимые действия, чтобы разрядить обстановку.
Это вполне можно записать и на пленку. Кто будет спорить с мудростью и дальновидностью сказанного?
— Слушаюсь, сэр. — Тримэйн скатал планы и карты. — Будут еще какие-нибудь указания?
— Понимаю, что время имеет решающее значение, — проговорил Степпс, решив устроить полицейскому последнее испытание. — Но может, у нас найдется минутка вместе помолиться?
— Почту за честь, сэр.
Боец и его господин, взявшись за руки, опустились на колени. Тримэйн закрыл глаза. Кабинет наполнился потоком слов — быстрых и четких, словно они шли от сердца самого Всевышнего, встревоженного судьбой бедных девочек, которые могли умереть в коридорах скотобойни Уэббера и Штольца.