Я окончил училище с отличием, получил красный диплом. Да еще переводческий («Прекрасно, — отметила Зойка, — десять процентов к денежному содержанию за язык. В хозяйстве пригодятся»).

Окончание училища запомнилось многими торжественными церемониями.

С утра все выпускники в парадной форме едут возлагать цветы. Между прочим, парадная форма подарок нам. Как и повседневная, и полевая, и многое другое (Зойка узнала, обрадовалась, словно нам подарили вечернее платье или на худой конец — колготки).

Мы возложили венки у Мавзолея и у могилы Неизвестного солдата. Казалось, еще совсем недавно положили мы здесь с Зойкой наш скромный букетик в день свадьбы, и вот я опять у этих мраморных плит, у этого мечущегося огонька. Два главных события моей жизни отмечались тут… Цветы мы возложили и к памятнику Ленину, и к обелиску в память курсантов, погибших в Великой Отечественной войне.

А потом состоялась церемония выпуска. Выстроились мы на плацу. Плац окружили родственники, друзья (точнее, подруги), родители. Конечно, дед при всех своих двадцати четырех наградах, опершись на палку, Зойка в обнимку с моей мамой, отец, весь проникнутый величием минуты. И, а может, мне только показалось, где-то в задних рядах, прячась за спинами, — Тамара. Только Корнев-то по сторонам не смотрел…

На трибуне высокое начальство — заместитель председателя комитета, наш начальник, начальник политуправления, начальник училища, другие генералы, ветеран, Герой Советского Союза, секретарь райкома, еще кто-то.

Вручают нам дипломы, на митинге выступают начальство, ветеран, выпускник.

Прощаемся со знаменем. «Головные уборы снять, колени преклонить!» — несется над плацем. Звучит марш, и проплывает перед нами последний раз знамя училища. А потом мы все, выпускники, уже офицеры в офицерской форме, проходим торжественным маршем.

Все. Закрылась еще одна страница жизни, открылась другая. Прощаемся с преподавателями, командирами, друг с другом, плац заполнили гости. Смеются, кричат, шумят, поздравляют молодых офицеров. А мы радуемся, благодарим, тоже смеемся.

И никто из нас не знает, что ждет его впереди…

…Отпуск, положенный мне перед прибытием к новому месту службы, мы с Зойкой провели в Москве. Хотелось побольше побыть в ней, подышать ею. Кто знает, когда мы еще увидим первопрестольную…

И кто знает, когда я увижу моего друга Бориса Рогачева. Перед отъездом из Москвы встретились мы с ним, зашел я к нему.

Тут же, конечно, извлекаются какие-то экзотические напитки, заводится супермодная музыка, создается антураж…

Сидим, болтаем. Как в пинг-понг играем.

— Едешь? — спрашивает.

— Еду, — отвечаю.

— Радуешься?

— Радуюсь.

— А Зойка?

— Она тоже.

— Что тоже?

— Радуется.

— В Москву-то вернешься?

— Когда-нибудь.

— Скучать будешь?

— Буду.

Чпок-чпок, чпок-чпок — летает мячик.

Наступает моя подача.

— Жениться собираешься? — спрашиваю.

— Зачем? — отвечает.

— Верно. А диссертацию защищать?

— Уйду на пенсию — защищу.

— Может, на постоянную в загранку уедешь?

— Кто знает…

Чпок-чпок, чпок-чпок — летает мячик. Вот такую мы нехитрую партию разыграли перед моим отъездом.

А выглядел он неважно, Борька-то…

Я приоткрываю глаза. А что делать? Я ведь все равно не могу заснуть. Не так уж много мне, наверное, осталось пребывать с открытыми глазами — нечего тратить время на сон. Мой взгляд упирается все в ту же серую бетонную стену, в низкий потолок, в железную дверь, мысли, устремленные в будущее, — в такую же стену.

И тогда я все же закрываю глаза и ухожу в воспоминания. Здесь совсем другая картина — здесь все блестит, переливается и клубится, словно не в глухой я камере, а на золотых пляжах, на цветочных лугах, в солнечном лесу. На оживленных улицах больших городов, в огромных холлах дорогих отелей, на яхтах и лайнерах, на фестивалях и празднествах, а кругом музыка, смех, веселье и громкая речь. Иностранная речь…

Словом, все, о чем мечтал, чего хотел, добивался. Чего коснулся. Чего подлинную цену узнал лишь теперь.

Те годы вспоминаю, как улицы незнакомого города, увиденные из окна скорого поезда. Мелькают яркие пятна, и ни на чем не успеваешь остановить взгляд.

Какие же счастливые годы! И как молниеносно пронеслись! Что ж поделать — хорошее всегда бежит быстрее плохого. Кому не ясно, что в тепле и сытости каждый хочет жить подольше, чем в холоде и голоде. И вспоминает об этом с большим удовольствием!