Он поступил, конечно, в свое погранучилище. Еще бы! За время службы значков нахватал больше, чем иной режиссер государственных премий.

С тех пор, как определился в училище, его не узнать. Веселый, быстрый, старается по театрам, концертам бегать («На заставе буду — оттуда не очень-то побегаешь», — говорит). Я думаю, в Шереметьеве когда служил, он проникался. Проникался, так сказать, серьезностью и ответственностью будущей профессии. Опыта большого не было, чин не велик — сержант, вот и держал себя в строгости. А теперь без пяти минут, ну, без двух лет — офицер. Сам будет другими командовать — иное состояние, иное настроение. Во всяком случае, я так думаю.

— Ну, а с Зойкой как, долго в адюльтере будете пребывать? — спрашиваю.

— Адюльтер — это когда изменяют законным супругам, а мы холостые, — смеется (нет, ты смотри, какой образованный!).

— Вы язык там учите? — интересуюсь. — Не французский, случайно.

— Разные, — отвечает, — кто какой. Я и на службе, и в училище занимался английским. Как ты, конечно, знать его не претендую, но кое-что, как видишь, усвоил.

И все это шпарит по-английски и вполне прилично, не с бронксовским, конечно, акцентом, но очень даже прилично (а на кой черт он ему нужен, этот акцент! «Стой, стрелять буду!» можно и без оксфордского произношения кричать).

Но все же я искренне поражен.

— Ну, даешь! — восхищаюсь. — Слушай, хочешь, я тебе мои детективы дам почитать? Там будь здоров выраженьица есть, опять же практика, а? И знаешь, какие способы шпионов ловить описаны, прочтешь — ни один не проскользнет.

— И так не проскользнет, — усмехается, — а по части языка я Хемингуэя почитываю, Драйзера, Джека Лондона тоже. И, представь, все понимаю.

— Молодец, — хвалю, — я вот Драйзера всего так и не удосужился прочесть. Ну, ладно, ты от темы-то не отвлекайся, когда свадьба?

— Скоро, — неожиданно говорит, — очень скоро. Понимаешь, с жильем у нас трудновато — дед, отец с матерью да мы еще, а там, глядишь, еще один Андрей Андреевич появится. Ну, куда? Осталось-то учиться всего-ничего, получу назначение и…

— А если в Москве получишь? — перебиваю. — Опять в Шереметьеве. Может ведь так быть? Только теперь офицером. Ты там два года отбарабанил, все знаешь и в шляпе любого шпиона узнаешь (припомнил ему тот случай, ох, и злопамятный же я!).

— Нет, — улыбается, — на заставу поеду.

И столько у него уверенности и желания тоже чувствуется, что я подумал — небось все договорено. Или у них так положено после училища.

— Слушай, — интересуюсь, — а не скучно будет? Никого кругом, ничего нет — кино, театров, ресторанов, друзей… Культурной жизни никакой.

— Странно ты рассуждаешь, — пожимает плечами, — словно не в двадцатом веке живешь. Во-первых, начальнику заставы скучать особенно некогда, у него, между прочим, есть кое-какие обязанности. Во-вторых, существует телевидение, и оно, как тебе известно, приобщает людей к культуре в любом месте, есть радио, книги, кинопередвижки, есть спорт, кое-где рыбалки, в горах — охота… Красотища — горы, степи, леса, реки, это куда попадешь, а за службу попадешь всюду. Есть же Зойка, наконец. А с ней я и на необитаемом острове счастлив буду. Так когда ж скучать?

— Убедил, — тяну с сомнением. — Наверное, у каждого свое…

— А ты, вот, почему не женишься? — спрашивает. — Ты небось всех девок перебрал в Москве и сопредельных областях. Что с Ленкой — все? (Про Натали знает, я ему рассказал.)

— Не знаю, — говорю, — разочаровался я в ней. В малых дозах еще ничего, в гомеопатических. А как представлю — каждый день с ней. Брр! Не приведи господь. Умру от скуки.

— Вот видишь, — смеется, — оказывается, скука-то не на заставе, а, так сказать, в сердце Москвы, в центре культурной жизни, — помолчал, встал, потянулся. — Интересной жизнью, друг Борис, можно жить всюду, все от человека зависит.

— Очень свежая мысль, — ядовито замечаю.

— Мысль не новая, согласен, — говорит и смотрит на меня многозначительно, — но для кое-кого недоступная.

Иногда мне кажется, что Андрей старше меня на сто лет, эдакий все знающий и все понимающий мудрец. А я, значит, бегаю в коротких штанишках и шалю. Меня это раздражает, потому что я чувствую его превосходство, но не понимаю в чем.

Я ведь езжу по свету, а он дальше Риги или там Черного моря нигде не был, у меня такие чувихи и в таком количестве, что любой султан утопился бы от зависти, а он со своей Зойкой только и тусуется, у меня полтора гардероба костюмов, видик, суперсистема, у него — три комплекта обмундирования… Так у кого превосходство?

Да, согласен, выясняется, что он по книгам какой-нибудь закордонный музей лучше меня, там побывавшего, знает, и читал писателей, которых весь мир (кроме меня) знает, и в концертах бывал, где музыкант тише ста тысяч децибел играет…

Ну и что? Это основание для превосходства? Словом, скрывать не буду, злюсь на него. Он единственный из моих корешей, кто не только мне не завидует, а искренно считает, что я должен завидовать ему! Ну не нахальство! Но что самое возмутительное — это то, что еще жалеет меня! Черт знает что!..