У дверей толпились ребятишки в камуфляже и черных шапочках, то ли специальный отряд быстрого реагирования, то ли отряд милиции особого назначения — в целом внушительные ребята. Они, раскованные, элитарные, шумные, затмили местных постовых, — тоже своего рода кровные рысаки рядом с тяжеловозами.

Иномарки и потертые родные колымаги. Крепыши и замухрышки. Блеск и нищета родной милиции.

Максим приготовился к нудной борьбе у входа. Когда «кто-то кое-где у нас порой» совершает что-то нечестное, то «идущие в незримый бой» очень не хотят подпускать близко посторонних. А ссылки на все ту же свободу слова, право общества на информацию и на закон о печати воспринимают как издевку.

Репортер заранее приготовил удостоверение, перекинул сумку на живот, превратил подбородок в чемодан и пошел на приступ.

Парень в стеклянном загончике внимательно вгляделся в удостоверение, потом передал корочки не спрятанному за пуленепробиваемым стеклом коллеге, потом кивнул и… пропустил.

Максим чуть не упал. Никаких нудных уговоров, никаких угрюмых «не положено», никаких якобы непроизвольных пощелкиваний затвором автомата. Корректное «проходите», один из стражей при этом посторонился. И как немыслимый жест доброй воли брошенное вслед напутствие: «Вам на второй этаж, направо».

В коридорах и на лестничных площадках тоже толпились явные чужаки, уже из другой категории, из тех, кому по должности положено думать. Они и думали — сидели на подоконниках и размышляли, курили и крутили извилинами, вышагивали вдоль желто-серых стен и прикидывали варианты. Не каждый день в городе убивают столь известных людей. Максим осторожно протискивался по коридору направо и заметил долговязую фигуру Фомина. Как привратники догадались, в какой именно точке отделения гуляет начальник пресс-центра, ведомо лишь нечистой силе. Максим ускорил шаг и дотронулся до искомого плеча:

— Привет, спасибо, что вызвонил, с меня должок!

— Не за что благодарить, — хмуро произнес начальник пресс-центра. Он более чем всегда походил на литовских предков, этакий мрачный рыцарь. — Пойдем, тут с тобой хотят поговорить.

— Подожди, я тоже хочу кое-что выяснить, — попробовал остановить Фомина Максим.

— Некогда.

— Что значит «некогда», а зачем ты меня сюда вызванивал?

— Ну, не для того же, чтобы лясы точить. Идем. — Милиционеры иногда умеют быть до неприличия лапидарными.

— Никуда не пойду, пока не скажешь…

Закончить фразу не удалось. Фомин воспользовался явным превосходством — он был здоровее, выше ростом — и просто поволок попавшего в капкан тигра газетной строки. Максим сопротивлялся. Как мог. К примеру, поджал ноги. Теперь Фомин просто нес его, как котенка, за шкирку. Потом попробовал тормозить и упираться ногами. Литовского ландскнехта и этот маневр не остановил. Максим сам быстренько сообразил, что они походят на пару клоунов, и решил не веселить более публику. Он подчинился, даже попробовал изобразить некое подобие единомыслия и единодушия. Положил руку на загривок начальника пресс-центра, этак приобнял его, для чего пришлось вытянуться.

— Иду, ты же видишь, сам иду. — Репортер, заботящийся о собственном реноме, старался говорить как можно тише, а для орудующих изображал радушную улыбку. Мол, старые друзья резвятся. — Я иду, мы идем — по коврам или врем? Ты мне попутно поясни, арестован я или задержан? Или как свидетель?

Фомин молчал.

— Нет, я же не против. Это тоже материал для репортажа. Как меня обвиняли в разгроме мафии! Один заголовок чего стоит!

Фомин даже не улыбнулся. Тревожный симптом.

— Я во всем сразу признаюсь. Ты же знаешь, со мной договориться можно. Но хотя бы намекни, в чем именно признаваться. А то те, что «поговорить хотят», останутся неудовлетворенными.

Фомин упорствовал. Если уж и ссылки на руководство не действуют, то помочь не смогут даже боги, литовские или любые другие.

— Ладно, не говори, я сам попробую догадаться, ты только кивни. Договорились?

Фомин молчал.

— Хорошо. Это как-то связано с моей газетой? Мы напечатали адрес Бати?

Никакой реакции.

— Прошла агентурная информация, что Батинкова сдал кто-то из журналистов, и вы хотите выслушать мои предположения?

Молчание.

— Уже удалось задержать киллера и тот показал, что заказчиком был я?

Снова тишина. Это уже чересчур, даже для невозмутимого — по праву рождения — литвина.

— Что ты молчишь, как чурка?

— Сам ты чурка! Кинжалы всплыли.

— Что?! — Максим прокручивал разные варианты, но при чем тут его кинжалы?