— Всё, пришли. И постарайся быть честным. — Фомин распахнул ничем не примечательную дверь и пропихнул в кабинет пленника. Сам остался в коридоре.

— Я бываю честным только в обмен, ты же знаешь! — успел выкрикнуть журналист, прежде чем дверь закрылась.

Фомин не ответил. Ответил незнакомый мужчина в костюме:

— Неужели? А как же гражданский долг?

Журналист оглянулся на голос и содрогнулся. Даже его закаленное сердце дрогнуло и забилось в коленках. Человек нетренированный просто умер бы от разрыва сердца или грохнулся в обморок.

Описать мужчину, находившегося в комнате, не представлялось возможным. Он был соткан из противоречий и взаимоисключающих черт. Благообразный и зловещий облик. Он был седой и черноволосый одновременно, седые виски и надо лбом белая прядь. Взгляд колючий и обволакивающий. Лицо темное и открытое. Рот нервный и жесткий. Костюм респектабельный и при этом неуловимо боевой. Ничто не выпирало, но чувствовалось, что кобура под мышкой имеется. Держится подчеркнуто сдержанно, а через сдержанность проступает неуловимая угроза.

Некогда друзья-милиционеры учили Максима составлять словесные портреты. Но стандартные термины типа «нос короткий толстый, уши оттопыренные, противокозелок выпуклый, глаза карие» в данном случае были неприменимы.

Репортер непроизвольно потянулся к дверной ручке. Чисто по инерции. Неуютно в одной комнате с таким вот «неописуемым», особенно когда ему взбрело в голову рассуждать о гражданских правах и обязанностях.

Впрочем, Максим не зря считал себя одним из лучших газетчиков Петербурга и даже России. Он скоренько справился с собой и пошаливающим сердцем. И даже придал себе литературно-независимый вид. В его представлении так должен был держаться с полицейскими Жан-Поль Сартр весной 1968-го.

— Что сей сон должен означать? И чем, собственно, объясняется такое горячее гостеприимство?

Отвечать на псевдонезависимые вопросы «темный» мужчина явно не собирался.

— Присаживайтесь. — Он по-хозяйски указал на гостевой стул, стоявший возле обыкновенного канцелярского стола. Максим помедлил секунду и принял приглашение, резонно рассудив, что в ногах действительно правды нет да и дрожь в коленях скрывать будет проще. «Темный» остался стоять. В кабинете стало темнее и тише, самая пора пошутить насчет родившегося милиционера. Но талантливые журналисты избегают банальных шуток.

«Темный» же и вовсе не собирался шутить. Он помолчал еще минуты три и заговорил:

— Я надеюсь, наш разговор не затянется.

— Это зависит не только от меня.

— От вас, молодой человек, от вас, и более, чем вы думаете. — Даже манера беседовать изломанная, перепутанная. На «вы», что сейчас не очень принято, старомодные обороты типа «более» и вполне соответствующее духу нынешней криминальной эпохи тотальное пренебрежение к невооруженному собеседнику.

— Чем могу служить? — Максим решил отвечать в той же тональности. И вроде получилось.

— Расскажите, чем закончилось ваше разбирательство с кинжалами?

— С какими такими кинжалами?

«Неописуемый» укоризненно помотал головой:

— Зачем эти игры?

— Не в моих привычках играть. Просто я не понимаю, почему вы задаете мне вопросы?

— Про кинжалы вы, значит, уже вспомнили?

— Ваше право делать те или иные выводы. Разве нет? — Максим с трудом сдерживал смех. Очень содержательный разговор, пятьдесят три вопроса и ни одного ответа. Интересно, долго они смогут так продержаться?

— Конечно, — собеседник оставался серьезным, — только речь сейчас не о том, а о вашем небольшом журналистском расследовании. Так это вы называете?

— Именно так. Только я никак не пойму, почему я обязан отвечать на ваши вопросы? На каком основании? Или из гипотетической любви к истине?

— Хотя бы из любви к истине. Или из вежливости. Или от страха. Или вы ничего не боитесь?

— Чтобы ответить на этот вопрос, надо сначала определить, что есть страх. Вы знаете?

— Предположим, интуитивно ответ знает каждый. Итак?

Максиму надоел вопросительный пинг-понг. Его собеседник тоже подустал.

— Зачем вы тянете время?

Журналист сменил тактику — и не отвечал.

— Вы же разумный человек… Разве нет?.. Зачем же упорствовать?.. Я вас просто не понимаю…

Максим скрипнул зубами. Он собирался молчать, пока ему не объяснят, что происходит и кто его допрашивает.

— Что вы на меня как на врага смотрите? Я вам добра желаю. Добра и только добра. Поверьте. Вы слушаете? В данном конкретном случае чем меньше вы знаете, тем лучше для вас же. Я могу понять ваше вполне оправданное любопытство, но в этот раз придется отказаться от присущей вашей профессии проныр… — и немедленно поправился: — Любознательности. Нет, действительно, я бы на вашем месте тоже был бы недоволен такими вот расспросами. Только поделать ничего не могу. Поверьте.