— И когда оно закончится?

— Когда вы пришлете мне свои подтверждения.

— А вы уверены, что пришлем?

— Поживем — увидим.

— Рисковый вы человек, Зонов, рисковый, — встрял Жора и злорадно мне подмигнул.

Я внимательно посмотрел на воинов. Очень они были молодые и очень сердитые. Наверное, других лиц и не может быть у солдат, которые ведут под конвоем своего вчерашнего начальника.

Мы протопали через пустырь, вышли к лесу и двинулись по узенькой тропке, которая привела нас в конце концов к автостраде. Верный себе Жора продекламировал анекдот: «Штирлиц шел по лесу и увидел голубые ели. Пригляделся, голубые еще и пили».

«Вот и все, — подумалось мне, — кончилась моя командировочка».

— Вот и все, — словно прочел мои мысли Зонов. — Отсюда до вокзала ходит «Икарус». Остановка, правда, далеко, но автобус всегда пустой, если помашете — возьмет. Всего доброго.

Он повернулся и двинулся назад к лесу, но остановился и оглянулся, услышав визг покрышек об асфальт. Это тормознула прямо перед нами желтая «Волга»-такси, примчавшаяся со стороны вокзала. Тоненькая, изумительно красивая девушка, хлопнув дверью, легко побежала к нам.

Элька?

— Элька! — крикнул я, и она тигренком прыгнула на меня, повисла, обхватив за шею. «Славка, Славка — обезьяна…», и мы стояли так, замерев, наверное, лет двести.

— Как ты меня нашла?

— Я не знаю. Я как будто вспомнила. Я сидела позавчера в библиотеке и как всегда про себя с тобой разговаривала. Потом задремала, а потом вдруг вспомнила. И где ты, и что с тобой… Я сразу на вокзал и сюда. Господи, да на кого же ты похож, как ты похудел!.. А это — Зонов?

Он вздрогнул и окончательно обернулся, вскинув удивленные брови. Воины жадно разглядывали Эльку и, кажется, даже немного оттаяли.

— Эй, Костя, — крикнул я бородачу в джинсах с рюкзаком за спиной, — слышишь: была обратная связь, была телепатия!

Но он, оказывается, уже и сам расслышал Элькины слова и обо всем догадался. Два бородача обнялись, по-братски стуча друг друга ладонями по спинам. Потом Костя полез во внутренний карман куртки и окликнул все еще глядевшего на нас Зонова:

— Подождите, Григорий Ефимович, я сейчас…

Он достал из записной книжки сложенный вчетверо бланк, сел по-турецки прямо на холодную, чуть припорошенную снегом землю и принялся, развернув, торопливо заполнять его. А Костин «брат-близнец» сперва нахмурился, потом пожал плечами, а потом плюнул, махнул рукой и полез в рюкзак.

— Эх, лирики, лирики, — осуждающе произнес Жора, — и изобретение-то у них какое-то лирическое…

А я подумал: «Завтра все, что здесь пережито, покажется забавным приключением. А прибор мой, гениальный мой прибор будет красоваться на столе у шефа, и ребята будут хлопать меня по плечам, радуясь за меня и завидуя мне, и шеф скажет: «Ну, добре, добре…»

И я осторожно поставил Эльку и сказал ей: «Погоди-ка минутку…»

Минуло уже почти два года, и вся эта история, как я и предполагал, почти начисто выветрилась из моей головы. В памяти осталось только смешное и приятное. Таково, видно, свойство памяти. К тому же лично для меня итоги изложенных выше событий стали самыми положительными: во-первых, со дня возвращения в институт мои дела там резко поправились (сейчас я уже заведую лабораторией), во-вторых, мы с Элькой окончательно убедились, что жить друг без друга не можем, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Все бы ничего, но с месяц назад в нашем институте я повстречал Зонова. Он выходил из директорской приемной. Он, естественно, не узнал меня, сам же я не горел желанием возобновить знакомство. А вчера я вдруг обратил внимание на странное копошение людей и машин вокруг территории института, которое продолжается уже несколько дней: роется траншея, подвозятся бетонные плиты. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что институт обносится забором. Очень серьезным забором. Кто знает, может быть, и с колючей проволокой. Эти два события — встреча с Зоновым и строительство забора — как-то неприятно срезонировали в моем сознании.

Я, конечно, понимаю, что превратить наш институт в еще один НИИ ДУРА невозможно, хотя бы потому, что здесь, в городе, живут его сотрудники, их семьи. Но кто знает, что этот тип выдумал на этот раз? Может быть, не стоило нам тогда поддаваться чисто человеческому порыву — радости обретения свободы и жалости к тому, кто ее лишается?..

К звездолету Андрей вышел под вечер. Прежде чем спуститься в долину, он постоял несколько минут на перевале, любуясь местностью. Заходящее солнце, совершенно по-земному окрасившее облака на западе, давало еще достаточно света, чтобы разглядеть фантастический пейзаж. Такое впечатление, словно идешь по дну моря, поросшему губками, анемонами и кораллами. Стояла полная тишина, хотя — Андрей хорошо это знал — в коралловом лесу кипела жизнь.