И вот тогда над этими вопросами задумался лесничий Викентий Викентьевич Жеймо.

Он, как и старший лесничий, любил лес бескорыстной любовью. Ему хотелось знать все, что касалось этого могучего организма нашей земли; он был не только лесничим, но и студентом-заочником на пятом курсе вуза. Он не только наблюдал жизнь леса, но и много думал над рационализацией лесного хозяйства.

Его неустанная работа и занятость вызывали насмешки Потапова, лесника соседнего лесничества.

Потапов одобрял левый заработок, который приходил к нему то в виде величавого зава овощной базой, то в лице директора магазина или магазинчика, а подчас и председателя артели.

Участки под застройку всеми упомянутыми лицами получены. Надо строиться. Есть разрешение на порубку такого-то количества леса… Но ведь не всегда для заготовителя место удобное (вспомним историю с настоятелем церкви)… да и нельзя ли побольше?.. в документе указано столько-то, а нельзя ли еще полстолько! Ведь можно?

Если Левый заработок имел дело непосредственно с Жеймо, тот отвечал:

— Нельзя, гражданин.

— Но почему же? — и после паузы: — Ведь не даром…

— Нельзя, гражданин!..

— Я не скуп, вы не пожалеете…

— Нельзя, гражданин, я лес жалею…

— Лес жалеете? А в газеты чуть ли не каждую неделю писатели, журналисты и простые советские люди пишут о том, как у нас истребляют леса. Миллионы кубометров не вывозят, топят, гноят, и это повсеместно! А я у вас прошу лишних два десятка кубометров для маленького дома, и вы жалеете. Ведь потопят, сгноят, не вывезут!

Часто Левый заработок действовал через Потапова. Лесник приходил к знакомому лесничему, приносил водку и закуску. Он любил, идя в гости, приносить угощение, подчеркивая свое благополучие и независимость. Кроме того, он обо всем имел собственное, как он говорил, мнение.

— Ты мне не подсовывай готовенького, — поучал он Жеймо, — за тебя подумали, за тебя написали, а ты повторяешь.

— А какое же у тебя по этому поводу собственное мнение, Афанасий?

— Очень простое. Заключается она в том, что есть люди, для которых самое важное идея… вот, например, для тебя. Люди живут хлебом, водкой, хозяйством, чтобы крепко стоять на ногах, а тебе на все это наплевать, ты живешь идеей. Ну что ж, и живи. Но ты хочешь, чтоб и все остальные жили только идеей, а уж это, извини, дурь. Ты пропагандируешь меня так: если все станут бороться за идею, то мы быстро достигнем всеобщего благополучия. Когда-то Лев Николаевич Толстой проповедовал: если каждый будет творить только добро, то на земле незамедлительно наступит рай. Но один критик посмеялся над великим писателем: ведь это утопия, чтоб все люди вдруг стали добрыми! Не станут они вдруг! То же самое, думается мне, и про идейность… Кто идейный, тот идейный, а все вдруг идейными не станут. А раз все в один миг идейными не станут, то всеобщее благополучие настанет не скоро, и приходится человеку заботиться о себе. Вот у тебя с твоей Раисой четверо ребят. Вместе вы учились в лесном техникуме — хорошо. А теперь она работает не по специальности, на стекольном заводе, но не в этом, впрочем, дело, а в том, что при большой семье она на стороне деньги выколачивает. Хорошо ли? А все из-за твоей идейности… Так вот, Викентий, был у тебя только что порядочный человек, он хочет законного — чтобы на земле ему было удобно и радостно, — и просил тебя пособить ему по малости, с тем что и он тебе тоже пособит, а ты, как бычок, всеми четырьмя ногами уперся…

Жеймо и Потапов сидят в большой комнате. Дом недавно срублен, струганые, неоштукатуренные стены создают особую приятность, они дышат, и воздух в комнате особого, доброго качества. И стол некрашеный, но сделан так любовно, что просто не хочется живую древесную ткань прикрыть краской или клеенкой. А у окна второй стол, на нем книги, конспекты, зачетные работы.

Потапов пьет водку стаканчиками, перед Жеймо стопочка на полглотка, два таких полглотка он уже сделал.

— Ты что же молчишь и меня не пропагандируешь? — спросил наконец Потапов.

В это время в комнату вошла Раиса. Слова Потапова она услышала еще за порогом.

— Что вас, Афанасий, пропагандировать, ведь вы справедливые слова называете пропагандой!

— Я лесник, а живу лучше вас.

— Поймите, вы — человек старого мира, а мы зовем вас в новый. Все то, что вы говорите, что отстаиваете, хорошо было для старого мира, для нового не годится никуда.

— Послушать вас, так мы перестали быть людьми. А вот скажите: поощряется у нас материальная заинтересованность или не поощряется?

— Поощряется.

— А материальная заинтересованность — это старый мир или новый? По-моему, старый, и, думается, даже вы не станете отрицать, что старый. Значит, старый и новый мир идут рядком, и подчас не разберешь, где новый, а где старый. Вот помочь человеку, по-моему, да и по-вашему, — это уж никак не старый мир, а твой муженек подводит так, что это старый.

Потапов вылил остаток водки в стакан и выпил.

Жеймо сказал:

— Ты умный человек и пользуешься словами для того, чтобы напустить туман. Лес мы и так отпускаем дешевле дешевого, твой же порядочный человек хочет сунуть мне полсотни и взять все даром.

— Беда с этими идейными, — вздохнул Потапов, отрезал крупный кусок сала и положил в рот.

— Рая правду говорит, — продолжал Жеймо: — жить так, как жило старое человечество, нельзя, всю землю погубим. Просвета нет. Ну представь себе, что не было бы нашей революции. Как бы человечество устраивалось со своим будущим? Ведь безнадежно! Единственная цель — личное благополучие, а от такой цели даже миллиардеры пускают себе пулю в лоб.

— Понес! — махнул рукой Потапов. Он встал и прошелся по комнате. — А эта что у тебя за приспособление… товарищ лесничий?