… И снова в путь!.. За далью даль.

Ещё один разок – ein Mai,

Но костью в горле сгоряча

Застряла «Площадь Ильича».

Как видно, даже Ильичу

Она теперь не по плечу.

Поеду в Питер и на Невском

Я всем напомню о Вишневском.

Охрипнув, о себе крича,

Вернусь на «Площадь Ильича».

По всей России брошу клич —

Главней Вишневский, чем Ильич!

Но, видно, Ленина заветы

Важнее людям, чем поэты.

А если не привлечь вниманья —

Не распознают дарованья.

Я становлюсь всё злей и злей —

Пойду и лягу в Мавзолей.

Поэт не зря старается,

Хоть смейся или плачь —

Он с рифмой расправляется

С лихвой, как тот палач.

Поэт не знает роздыха —

Невиданный размах!

Работает на воздухе,

Работает впотьмах.

Коль дело не по рангу,

И труд не по плечу,

Стих брякнет бумерангом

Поэту-палачу,

И, видимо, поэтому

Воскликнет: «Чёрт возьми!

Хочу творить с поэтами,

Хочу дружить с людьми».

Я стихи не пишу, не слагаю —

Я себя Вам беречь помогаю.

Чем трудиться, так лучше прилечь —

Поберечь бы себя, поберечь.

Я стихи срифмовать не могу,

Потому что себя берегу.

Как Емеля полезу на печь —

Чтоб опять же себя поберечь.

Видно, в творчестве я ни гу-гу,

Берегу я себя, берегу.

Да, Вишневский глаголом не жжёт,

Бережёт он себя, бережёт.

Бережёт он себя или нет,

А выспрашивал: «Я ль не поэт?

Что ответит Начало Начал?»

…Голос свыше тактично смолчал.

Не полевеет правая нога,

Не поправеет левая рука,

Вот вся, как говорится, недолга —

Поэт себя валяет, дурака.

Пока приходят в голову слова,

Не с той ноги поэт, видать, встаёт,

Покою же дурная голова

Ногам обеим, видно, не даёт.

Пока не надоест себя валять,

Нога так и останется кривой,

Но ногу можно гипсом исправлять,

Проблема в том, что делать с головой?!

Юмористов, пожалуй, излишки —

Сосчитать я их вряд ли смогу,

Только юмор в коротких штанишках

Уже слышится по утюгу.

Из штанишек своих вырастают

И надеются все, как один —

Спят и видят, реально мечтают

Вылезать из широких штанин.

Много их, юмористов московских,

Что сумела земля наплодить,

Только где ж столько взять Маяковских,

Чтобы всех их в карман посадить?!

Я с каждым днём зверею и зверею —

Видать, евреи были Гек и Чук,

На самом деле, хоббиты – евреи,

Один лишь русский – Федя Бондарчук.

Что сказок русских может быть мудрее?

Они – литературная заря,

Но в них снуют опять одни евреи —

И колобок, и три богатыря.

Я же опять дурею и дурею —

Скажи ты мне, товарищ дорогой —

Кто ж, в самом деле, если не евреи

Сам Змей Горыныч с Бабою Ягой?

Я вовсе не устану удивляться,

Когда евреи всюду начеку,

Но только вот скажи, куда ж деваться

Он них несчастному Бондарчуку?

Ворона с сыром, Маша, три медведя —

На них всё той же нации печать —

Вот и пошёл в задумчивости Федя

Скорей иврит усердно изучать.

Не Пахмутова, жаль не Добронра,

Труба зовёт: Пора, май френд, пора!

Не Достое, не Лермо, не Толст о ,

Но всё-таки не грех, майн фройнд, по сто!

Я не Есе, не Тютч, не надо лести!

Ну а за фройндшафт можно и по двести!

Хоть я не Дюм, не создал «Монте-Кристо»,

До кучи же неплохо и по триста!

…С утра зовут в дорогу пейджера,

За Буни по пятьсот и в путь пора!

За Маяко, Тургене – как во сне —

На посошок, однако, за Вишне!

Ну а затем за всех за нас нелишне —

Не одностишье вышло – многостишье.

Раневской несравненные творенья,

Как Муля, он нервирует народ,

Читая вслух свои стихотворенья.