Как раз этот характер центра, его перекрывающая классы структура вызывали тревогу у Бисмарка. Он знал, как обходиться с классами, и сам совершенно осознанно был представителем своего класса прусских юнкеров. Для него было естественным заключать компромиссы с другими классами и классовыми партиями. Но партия, которая не представляла никакого класса, казалась ему государством в государстве, «врагом рейха»; и в семидесятые годы он пытался — в отличие от того, как он вёл себя с либералами в шестидесятые годы — не привести центр к миру путём борьбы, а уничтожить его, разгромить.

Это ему не удалось. Центр с самого начала был сильной партией, и в семидесятые годы, во время так называемой культурной борьбы (как была названа война Бисмарка против центра на уничтожение) он стал еще сильнее.

В случае социал-демократов этот отличительный признак отсутствовал. Социал-демократы образовывали классовую партию, и Бисмарк в целом понимал, что рабочий класс, четвертое сословие, тоже политически формируется и хочет участвовать в разговоре, защищать свои интересы. В шестидесятые годы он дружелюбно общался с Лассалем, отцом-основателем социал-демократии, даже строил определенные политические планы, из которых однако затем ничего не вышло. Что раздражало Бисмарка в социал-демократии, это был не её классовый характер, а в первую очередь её интернациональный настрой и, во-вторых, что еще важнее, её в то время еще революционная направленность.

Социал-демократы при основании были революционной партией, которая в речах производила много шума и открыто заявляла, что она желает совершенно другое общество, совершенно другое государство. Врагами рейха по этой причине они не были. Свою революцию они хотели провести вполне в рамках Германского Рейха. Но у Бисмарка было глубокое отвращение к революции, которое он принес с собой из 1848 года, и от которого не мог избавиться на протяжении всей жизни. Он желал классового общества, он хотел общества, в котором его класс — компромиссным образом совместно с либеральной буржуазией — был бы ведущим. Возможно, при известных условиях он был бы готов включить в государствообразующий компромисс также и рабочий класс. Но революции он боялся и ненавидел её.

И таким образом Бисмарк с 1878 года вёл беспощадную борьбу против социал-демократов. «Закон против угрожающих обществу устремлений социал-демократии» предусматривал ужасные вещи: выдворение её вождей — не из Германии, но из их теперешних мест обитания, — запрет социал-демократических объединений, собраний, печатных изданий, газет. Во второй половине времени правления Бисмарка социал-демократия существовала в лучшем случае еще полулегально. Она реально преследовалась. Хотя она могла участвовать в выборах в рейхстаг, вести предвыборную борьбу и быть представленной в рейхстаге. На эти конституционные права Бисмарк не покушался. Но всё остальное было для СДПГ запрещено. И всё же: удивительно неудержимым образом социал-демократия во время этих преследований от выборов к выборам становилась всё сильнее. Это было одно из мрачных облаков на политическом небосклоне, которые висели на нем во время правления Бисмарка. Бисмарку не удалось разделаться с СДПГ, но он никогда не прекращал бороться с ней. Совсем уже к концу он хотел обострить борьбу даже вплоть до полного запрета и высылки руководителей социал-демократии из рейха. Из этого тогда ничего не вышло.

Разумеется, он пытался победить социал-демократов также конструктивными методами. В восьмидесятые годы — годы преследований социалистов — были заложены основы немецкой политики социального страхования: в 1883 году страхование по болезни, в 1884 году страхование от несчастного случая, в 1889 страхование по инвалидности. Тогда это была неслыханно смелая и новая политика. Нигде не было ничего подобного — только в Германии. Поэтому Бисмарка почитают как отца современного немецкого социального государства, и в действительности в социальной политике Германия всё время вплоть до конца рейха шла впереди других стран — и идет еще и сегодня. Но Бисмарк рассматривал эту политику как часть своей борьбы против социал-демократии. Он надеялся увести рабочих от социал-демократов тем, что он улучшал их социальное положение с помощью государства. Это ему не удалось. Рабочие принимали социально-политические благодеяния, но они не давали себя подкупить. Они оставались социал-демократами.

К этому можно здесь добавить еще нечто иное, а именно то, что Бисмарк вообще во второй половине своего периода правления, с 1979 года, пытался политически непосредственно соответствовать экономическим интересам различных немецких классов. В 1879 году он основал «Картель производящих сословий», то есть союз между сельским хозяйством и крупной промышленностью. Введением защитных таможен он обеим группам сделал одолжение. Можно сказать, что он — почти что немного по-марксистки — пытался оформить рейх как единое целое не только политически, но и социально-политически.

Этот рейх уже к концу эпохи Бисмарка проявил свою двойственную внутри-политическую природу, которая также продолжает действовать вплоть до нашего времени в Федеративной Республике. Наряду с партиями возникли объединения. Союз фермеров, правда, возник лишь после отставки Бисмарка, в 1893 году, как организация преимущественно земледельцев к востоку от Эльбы. Это была вообще-то внутренняя коалиция между крупными аграриями и малоземельными крестьянами. Но уже до того существовали центральное объединение немецких промышленников, союз тяжелой промышленности; ганзейский союз ориентированной на экспорт легкой промышленности, в котором также активно участвовали финансовые организации и банки; и наконец, профессиональные союзы, которые совершенно независимо от социал-демократической партии старались непосредственно улучшить положение рабочего класса в экономической области — не посредством политической революции, а через совместную борьбу за лучшие условия работы и жизни, прежде всего за более высокую заработную плату. И это всё также относится к тому, на что Бисмарк повлиял во внутренней политике.

При всем этом внутриполитический настрой во всё время правления Бисмарка оставался несчастливым и раздраженным, и это было так не только из-за экономического застоя, но также и из-за политики Бисмарка, и возможно еще более из-за стиля бисмарковской политики. Бисмарк никогда не был политиком обходительным, дипломатичным, он редко достигал триумфа посредством любезности, и озлобленность, которая к концу его жизни, после его отставки, полностью овладела им, отчетливо проявилась уже в час его величайшего триумфа, в январе 1871 года («несколько раз у меня возникало настоятельное желание стать бомбой, чтобы всё здание целиком превратилось в руины», — писал он через три дня после провозглашения кайзера своей жене из Версаля). Предполагают, что у Бисмарка уже тогда было чувство, что он перескочил за свою собственную цель, которой достиг в 1867 году; что своим союзом с национализмом он будет унесен слишком далеко и достигнет нечто такого, что не сможет функционировать и вероятно не сможет удержаться надолго. Глубокий пессимизм, с которым Бисмарк смотрит на свою работу в период после основания рейха, очевиден, и он основывается как на внутреннем, так и на внешнем положении рейха.