На прежнем месте, у арыка и одинокого тутовника, осталась осиротевшая, пустая дедушкина мазанка. И возле нее — старый пес Алабай. Он ни за что не пожелал уходить с привычного места. Раза два мы уводили его во двор к дяде, но пес неизменно прибегал назад.

В ауле начали поговаривать: Аман присвоил сначала имущество покойного брата, а потом и его семью… Теперь уж он распоряжался мною, как ему вздумается: в пески за саксаулом посылал, велел на арыке чигирь крутить, когда наступала наша очередь поливать, заставлял кизяк собирать по аулу. Мать не вмешивалась. Согласно обычаю, она не имела права голоса в семье деверя, который после смерти мужа сделался ее полноправным властелином.

Тяжко, голодно жилось мне в семье у дяди Амана. И я, возможно, не вынес бы такой жизни. Убежал бы куда-нибудь. Если б не Донди.

Донди — это моя двоюродная сестренка, дочь дяди Амана. Всего на год моложе меня. Красивая девочка, ласковая. В детстве, помню, взрослые всегда ею восхищались: «Поглядите, какая хорошенькая! Вот уж, верно, красавицей вырастет. Счастливый парень, за которого выдадут такую пери!»

Мы с Донди дружили, вместе играли. Понемногу и я начал на нее заглядываться, в голове стало мелькать: «А что если бы Донди выдали за меня замуж?» Дальше больше, воображение мое все сильней распалялось. А девочка, с каждым годом делалась милее, привлекательней. Стал я замечать: и она тоже неравнодушна ко мне. Так и сделалась Донди моей первой мальчишеской любовью. Сперва мальчишеской, а потом и настоящей, на всю жизнь.

Когда мы с ней подросли, нас разлучили, как того требовал обычай. Уже нельзя было встречаться, как в детстве. Мы, однако, успели поведать друг другу о своих чувствах.

Я не оставлял мечты, что когда-нибудь Донди станет моей. Но когда? Возможно ли такое?

И вдруг — это было незадолго до смерти моего отца родители при мне заговорили о том, что для меня пора уже приглядеть невесту. Раз-другой завели они такой разговор. Не только при мне, разумеется, обсуждали они этот важный для всей семьи вопрос. И вот — можно ли представить себе парня, более счастливого, чем я в ют миг? — мать объявляет, что решено сватать для меня именно Донди.

Как же я тогда обрадовался? Вся жизнь для меня озарилась новым, ярким светом.

Оказывается, моей матери первой пришла в голову мысль, что Донди — вполне подходящая для меня невеста. Отец с ее доводами согласился; женить двоюродного брата и сестру — дело обычное в дайханских семьях. И вот моя мать отправилась договариваться к матери Донди. Свояченицы быстро нашли общий язык, достигли полного согласия. Затем в переговоры вступили мужчины. Между ними тоже не было разногласий. Итак, Донди сделалась уже общепризнанной моей нареченной. Ей самой об этом не сообщили. Но разве не было у меня способа известить ее?

Встречаться нам, однако, не разрешали. А так хотелось побыть вдвоем, помечтать, сердце открыть любимой! Однако я верил, что ожидание продлится не слишком долго. Уже часть калыма была уплачена дяде Аману — пять баранов и корова.

— Как все хорошо складывается у нас! — восхищалась мать однажды за ужином. — Аннагюль в добрую семью отдаем и для Нобата высватали девушку — лучше и не надо.

— Да, мать, позаботиться о счастье детей — наша обязанность, — вторил ей отец, отхлебывая чай из пиалы. — Ошибешься в выборе сейчас — всю жизнь детям мучиться…

Долго они в тот вечер вспоминали случаи несчастных браков. Нередко в те времена бедняки вынуждены были женить своих сыновей га ком придется — лишь бы подешевле обошлось. И женили на девушках некрасивых, а то и больных, дурочках. Больных-то было множество; заболевали в детстве, потому что медицинской помощи не было, а табибы чаще всего только калечили детей.

Нам, казалось, опасаться было нечего. Мы с моей нареченной выросли почти вместе. Я был на седьмом небе от счастья. И Донди радовалась, я это знал.

Но вот неожиданно умер мой отец. Теперь хозяином соложения сделался дядя Аман. И разве он осмелится нарушить слово, данное родному брату?

Мы жили с Донди в одном дворе и могли беспрепятственно видеться целый день. Только переговариваться не имели права. Зато мы научились взглядами выражать свои чувства друг другу.

Девушка еще больше выросла, очень похорошела.

Лицо смуглое, чуть удлиненное, тугие косы едва не до лодыжек. Приветлив ласковый взгляд черных глаз, немного раскосых. Он воистину покорял каждого, а о мужчинах нечего и говорить. Донди выросла скромной, почтительной к старшим. И сдержанной — никому не скажет резкого слова. Этим она отличалась от своего отца, который чем дальше, тем больше становился сварливым, грубым, раздражительным, да еще и чванливым — ведь семья сделалась богаче, и такая дочь на выданье.

Донди же всем взяла — не только внешностью и нравом; она сделалась также искусной рукодельницей, научалась ткать ковры, узором вышивать платья и тюбетейки. Старательно, с усердием выполняла все необходимые работы по дому и двору.

Однажды, уже поздней весной, я на закате пригнал скотину, привязал, подбросил корма. Медленно опускался багровый шар солнца, и отчего-то грусть запала мне в душу: подумалось вдруг, что солнце уходит куда-то далеко-далеко и, может, больше уж не вернется в этот мир… Пришла Донди с большой миской в руках, покормила верблюда. Наши взгляды встретились, густые длинные ресницы девушки дрогнули и стыдливо опустились. Такой чарующе-прекрасной я, кажется, никогда еще не видел мою возлюбленную. Молча встретились мы в тот вечер, молча и разошлись. В ту же минуту въехал во двор верхом на ишаке дядя Аман.