— Знакомься, Машенька, это Николаи, наш приемный сын, ты ведь о нем слыхала.

Женщина молча кивнула мне. Но я чувствовал: они обе в каком-то замешательстве.

— Ты остаешься, Коля? — спросила Арина Иннокентьевна. — Отец вернется к вечеру, а нам… — она запнулась, взглянула на Марию, та прикусила губу. — Что делать-то станем, а, Маша?

— Как знаешь, тетя Ариша, — ответила гостья, голос у нее оказался низким, певучим.

— Ладно! — Арина Иннокентьевна рубанула ладонью по воздуху, глянула на меня, в глазах — материнская строгость: — Коля, мы не зря считаем тебя родным сыном. Ни разу ты доверия нашего родительского не обманул. Пусть же так будет и впредь! Давай, подсоби нам с Марией Саввишной, — она поднялась с места, прошла в сени, спустилась в подпол. Позвала нас: — Подходите сюда оба!

Мы подошли. Она стала снизу подавать нам какие-то тяжелые ящики, обернутые в промасленную тряпку, перевязанные бечевкой. Тяжелые ящички, видать, металлические… Штук шесть передала, потом поднялась по лесенке, захлопнула крышку.

— Зубило с молотком возьми у отца в столе, — велела она мне, а сама с Марией принялась разматывать бечевки, освобождать ящики от тряпок. Я уже начал кое о чем догадываться. Принес инструмент.

— Вскрывай, да по краешку, аккуратно, — распорядилась Арина Иннокентьевна.

Первый ящичек был поверху запаяй, я зубилом снял верхнюю крышку, на которой что-то было написано не по-русски. Внутри оказались плотно уложенные аккуратные пачки в промасленной бумаге. Патроны, очевидно, к револьверу. Прямо с фабрики. То же — во втором ящике. У третьего крышка была на гайках, пришлось принести ключ, плоскогубцы. Ого! Смазанные тонким слоем ружейного масла, в специальных гнездах здесь покоились целых двенадцать маузеров. В четвертом ящике — столько же.

— Все выкладывай, Коля, — распорядилась Арина Иннокентьевна, расстилая на полу какие-то дерюжки. И обратилась к гостье: — А мы с тобой, Маша, давай в узелки связывать.

Работа закипела. Я не верил своим глазам: две женщины, одна из них — моя приемная старушка-мать, спокойно, без всякой опаски, складывают в узел смертоносное оружие, очевидно, собираются куда-то его нести. Значит, они тоже — революционерки? И оружие — для каких-то важных событий, не иначе.

— Вот так надежнее, — проговорила Арина Иннокентьевна, поднимаясь на ноги, когда все ящики были опорожнены, оружие и боеприпасы разложены по узелкам. — Смекаешь, Коля, что к чему? Слыхал про отряды Красной гвардии по заводам?

Я кивнул.

— Это для красногвардейцев. Скоро потребуется, сам понимаешь, для чего, А пока что — молчок. Ну, да ты парень сообразительный. Пойдем, Маша. А ты отца дождись, расскажи, как мы тут управились.

Они ушли с узелками, потом возвращались еще дважды, каждый раз унося по увесистому узелку.

— Скоро и вас тоже призовем к делу, — пообещал Александр Осипович, когда я вечером дождался его и обо всем рассказал. — Недолго остается Временному правительству обманывать народ. Наше время наступит;

Словно далекий отголосок давних-давних лет прозвучали в моем сознании эти слова приемного отца.

Опять вспомнилось: покойный мой дед говорил почти то же самое!

Еще в мае донеслись вести: в Бухаре эмир объявил «свободу», обещал чуть ли не конституцию, а потом неожиданно круто повернул вспять — начались аресты и казни тех, кто поверил его обещаниям и открыто выражал свою радость. Говорили, что погибло много сторонников реформ из числа горожан — ремесленников, купечества; их называли джадидами или младобухарцами. Впервые мне тогда подумалось: «А не пора ли на родину, чтобы начать борьбу против эмирской деспотии, отсталости, нищеты?».

Между тем готовилось наступление на фронтах. В газетах писали о том, что военный министр, «социалист» Керинский, объезжает войска, на митингах убеждает «товарищей солдат» идти в бой во имя верности союзникам, а также «торжества демократии». Во многих Советах меньшевики-оборонцы, эсеры, трудовики выносили резолюции в поддержку затевавшегося правительством наступления. Против него всюду выступали большевики, число их, а также авторитет возрастали день ото дня. Наш полковой комитет твердо стоял на большевистских позициях; замечательным организатором оказался Станислав Василькевич — стойким, принципиальным, чутким к настроению масс.

В начале июля семнадцатого года наступление русской «революционной» армии все же началось по всему фронту, от Румынии до Рижского залива. В те же самые дни забастовали заводы в Петрограде. Вооруженные красногвардейцы с красными знаменами двинулись к центру города пешком и на грузовиках. Подоспели кронштадцы, тоже с винтовками. После митингов колонны шли через Троицкий мост к дому Кшесинской, где помещался штаб большевиков. Два дня на балкон по несколько раз выходили товарищ Ленин, Свердлов, Луначарский, Коллонтай, обращались к собравшимся с короткими речами. «Власть должна перейти в руки Советов!» — таков был вкратце смысл этих речей, а также письменных обращений ЦК большевиков к массам.