— Важняк. Ты кажется, не понял. Я сказал: у вас двадцать четыре часа. Уже двадцать три. Если вертолета и бабок не будет, кое-кто здесь — я думаю, для начала милая бабушка — увидит свет в конце тоннеля.

— Не подначивай его, — прошептал Быстров. Оператор строго взглянула на него.

— Озеров, давай все спокойно обсудим.

— Мы все уже обсудили. Ты понял меня?

Следователь сжал кулаки.

— Да, я тебя понял.

— Отлично.

— Еще минуту. Как там заложники?

— Мы их не трогаем. Пока.

— Я хочу знать, если у них питье и еда.

— Мы не идиоты, Точилин, в отличие от тебя.

— Озеров, слушай. Сейчас мы пришлем человека. Он войдет через черный ход. Дверь рядом с гаражом.

— Ребята, — Озеров нервно рассмеялся. — Вы с нами не шутите.

— Пойми же наше положение. Прежде, чем выполнять твои требования, мы должны убедиться, что с женщинами все в порядке. И с мужчиной, конечно.

На частоте повисло тяжелое молчание. У Быстрова вспотели ладони. Оператор вынула жвачку изо рта и бросила в мусорное ведро через плечо. Точно в цель.

Точилин стиснул трубку так, что побелели пальцы.

Озеров вздохнул.

— Идет. Но смотрите, без фокусов. Чуть что — кое-кто получит пулю в лоб.

— Ага., - Точилин усмехнулся. — А кое-кто мигом останется без баксов и самолета.

— Что ты мелешь? — прошипел Быстров.

— Осторожнее, Точилин. У меня слабые нервы.

— Мне плевать! Не слишком расслабляйся. Будь уверен, мы сидеть сложа руки не будем. И позаботься о том, чтобы у заложников с головы не упал ни один волосок. Они — гарантия твоего выживания. Все, кретин, отбой!

Точилин выпрямился.

— Капитан, мне нужен бронежилет.

Быстров нахмурился.

— Не хочешь же ты сказать…

Точилин вынул пистолет, проверил затвор.

— Именно это я и хочу сказать.

Быстров набрал в грудь воздуха.

— Я пойду, — выпалил он.

Точилин, уже забывший о его существовании, дернулся.

— Капитан, не пори горячку. Ты должен руководить операцией.

— Именно поэтому я и должен. Мне будет стыдно сидеть здесь, когда ты рискуешь.

— Не может быть и речи.

Точилин отвернулся. Быстров схватил его за рукав.

— Саша, выслушай меня. У тебя жена и сын. А у меня никого. Ты гений, ты монстр сыска. Ты должен продолжать дело Нестерова. Дело Судьи. Мы не можем рисковать тобой.

Точилин ехидно улыбнулся.

— Мне начать аплодировать?

— Да ну тебя к черту! Я серьезно.

Несмотря на ироничное выражение лица следователя, Быстров видел в его глазах огонек тревоги за семью.

— Ты прав, как всегда. Ладно. Хочешь лезть в пекло — кто я, чтобы сказать «нет»?

Быстров надел под форменную рубашку бронежилет. Ему дали микроскопический жучок размером с ноготь. Когда его впустят («Если впустят», вставил Точилин), Быстров должен прикрепить его к стене.

— Ну, — Точилин хлопнул его по плечу. — С Богом.

На слабых ногах Быстров шел к дому. Самые трудные двести шагов в его жизни. Слепые окна дома холодно изучали его. Капитан чувствовал себя раздетым.

Он обогнул дом, каждую секунду ожидая выстрела в затылок.

И он раздался.

Капитан заорал. Так испугался, что забыл лечь на землю.

Секунды понадобились ему, чтобы сообразить, рядом всего лишь хрустнула веточка.

Быстров завертел головой. Увидел мелькающий в траве пушистый хвост.

Белка вспрыгнула на поваленный тополь. Приподнялась на задние лапки, принюхиваясь. Обернулась и насмешливо взглянула на капитана милиции.

— Пошла, дура! — зашипел тот.

Кашлянув, он постучал в дверь.

Дверь распахнулась. Быстров шагнул внутрь.

Коридор пуст. Слева и справа — двери. В углу диван с торчащей из сиденья пружиной, старая тележка и жестяной контейнер с засохшей известью.

Быстров услышал щелчок. Ощутил, в левый висок вдавливается холодный ствол.

— Замри, — сказал бандит-татарин, смягчая «р». — Лицом к стене. Руки за голову.

Быстров встал к стене, положив на нее ладони. Это дало ему возможность прилепить к потемневшим от сырости доскам зажатый между пальцев «жучок».

Бандит обыскал его.

— Дима! — заорал он, округляя «и». — Мент чист!

Ступени деревянной лестницы задрожали и заскрипели.

Дмитрий Озеров, темноволосый мужчина с бородкой, стволом автомата подтолкнул женщину в обширном белом платье. Ладонями она прикрывала заметную выпуклость живота. Покрасневшие глаза выдавали ее состояние.