Шрифт:
— Но ты-то мне веришь? — уже не в первый раз спрашивал он у Геннадия.
— Я-то верю.
— Вот и хорошо. Это главное.
Следователь вдруг посмотрел на него, как на диковинное животное, и заорал:
— А толку-то! Ты что, дурак, не понимаешь, что все твои показания — тьфу! Песнь Песней! Сказки дядюшки Римуса! До тех пор, пока их нечем будет подкрепить.
Коллеги, наверное, очень бы удивились, увидав его таким возбужденным и благосклонным к подозреваемому.
— Нет доказательств! Нет! — потрясал он кулаками.
Сергей коротко бросил:
— Найди.
— Где?
— Твои проблемы. Это ведь твоя работа.
— Тебе хорошо говорить, — огрызнулся следователь и осекся: это ведь Сергея, а не его сразу после допроса заключат под стражу. — Что же делать? — сказал он, остывая. — Эти твои «негативы» даже отпечатков не оставили. В перчатках работали, суки.
— Ты ищи, — сказал ему Сергей. — Я подожду. В тюрьме — так в тюрьме. Видно, и правда линия судьбы у меня такая, извилистая.
— Только учти: фабриковать я ничего не собираюсь, — заверил его следователь. — Меня интересует только правда.
Грачев не откликнулся на эти слова, его мысли блуждали где-то далеко: «...И обернется ложь правдой...» А вслух сказал:
— Интересно, когда и как это произойдет?
«Он переутомился, — решил Дементьев. — Мы оба переутомились. В самом деле: сколько можно повторять одно и то же».
Полез в ящик стола, вытащил термос с чаем и свой привычный сухой паек. Развернул фольгу, там оказались пышные Анжеликины пирожки.
— Угощайся, — предложил Юрий подозреваемому. — С утра ведь не ел.
— Горбушку сжевал у Варламова.
Пирожки были с рисом и яйцом. Вкусные.
— А моя мама делает с яблоками...
— Знаю.
Официальная часть закончилась. Теперь сидели за обеденным столом два приятеля, подкреплялись после трудного рабочего дня.
В прошлом их разделяла взаимная неприязнь. Что ж, всякое бывает. Кто старое помянет — тому глаз вон.
Находились ли они так же, как еще сутки назад, по разные стороны дуэльного барьера?
Вряд ли. Оба были заинтересованы в одном: добиться справедливости. Для Сергея это было вопросом жизни. А для Дементьева... вопросом чести, наверное.
Во всяком случае, докопаться до правды теперь казалось Геннадию важнее, чем добиться повышения в должности и звании.
Он помнил: от исхода этого дела зависит судьба еще одного человека — маленького, шестилетнего, только начинающего жить. Ничем еще не успевшего провиниться, но уже представлявшего опасность для подонка-убийцы.
Адреса, где находился Ванечка, Грачев так и не назвал. Но Геннадий особенно и не настаивал.
Напоследок, когда чай был допит, а от пирожков остались одни крошки, следователь обратился к Сергею с просьбой:
— Ты вот что... Помалкивай о том, что мы были знакомы раньше. Иначе дело передадут кому-то другому. Скажут, что я, мол, лицо заинтересованное.
— Хорошо, — пообещал Грачев.
Геннадий улыбнулся:
— А ведь я, если вдуматься, действительно лицо заинтересованное.
И он протянул Сергею руку. А тот в ответ подал свою, хотя рукопожатие могло причинить ему боль.
«В темницу попадешь...»
Вот и сбылось еще одно предсказание старой цыганки, госпожи Груши.
У многих людей слово «темница» вызывает ассоциации весьма романтические. Старинный замок, сложенный из цельных необтесанных валунов, узкие окошки-бойницы, в которые, возможно, время от времени заглядывает «вскормленный на воле орел молодой». И стражники в тяжелых латах. И подземный ход, который выкапывается годами, а роет его неотразимый узник вроде Жана Марэ в роли графа Монте-Кристо.
Нормальному человеку, с уголовным миром не связанному, и в голову не придет, что «темница» — это то же самое, что «тюряга». Или СИЗО — следственный изолятор. Или он же — ИВС, изолятор временного содержания.
«Временного — это хорошо, — думал Сергей с горькой иронией. — Обнадеживает».
Его поместили в Бутырскую тюрьму, которая снаружи и впрямь выглядела, как старинный замок из красного кирпича, хотя обыватель не имел возможности оценить ее архитектурных прелестей: подследственная тюрьма была расположена во дворе. От шумной, многолюдной Новослободской улицы ее отгораживал универмаг с жизнерадостным названием — «Молодость».