— Не следует говорить подобные вещи, — строго сказал он, подходя к развоевавшимся дамам. — Если вы, миссис Хопкинсон, продолжите выдвигать такого рода обвинения, у вас могут возникнуть серьезные неприятности.

— Но это же правда, — не унималась миссис Хопкинсон.

— В самом деле? Может, скажете мне, какие у вас есть доказательства того, что вы утверждаете?

— Это все знают, — сердито огрызнулась миссис Хопкинсон. — И нечего говорить об очевидном своим крючкотворским юридическим языком.

— Тем не менее я скажу вам еще кое-что своим юридическим языком, — сурово ответил Петтигрю, — и надеюсь, что ради вашего же блага меня поймете. Вы только что обвинили мистера Филипса в намерении совершить двоеженство — это очень серьезное обвинение. Если кто-нибудь захочет передать ему ваши слова, он может подать на вас в суд за клевету, и вам придется заплатить такой штраф, что вся ваша жизнь пойдет под откос. Я достаточно ясно выразился?

Впечатление, которое произвела его речь на миссис Хопкинсон, доставило ему удовлетворение. Она покраснела как рак, пробормотала что-то, чего Петтигрю не смог разобрать, и присоединилась к мисс Кларк, которая к тому времени уже ретировалась в дальний угол гостиной. Победа была легкой, однако Петтигрю не мог не испытывать смущения, размышляя о том, что миссис Хопкинсон, пусть с излишним художественным преувеличением, лишь облекла в слова те мысли, которые еще совсем недавно тревожили его самого. К действительности его вернул жалобный голос мисс Дэнвил:

— Это ведь неправда, мистер Петтигрю! Скажите, что это неправда! — Она была вконец расстроена, в ее больших темных глазах блестели слезы, и она дрожащими руками шарила в сумке в поисках носового платка.

— Конечно же, это неправда, — ласково сказал Петтигрю, опускаясь рядом с ней на диван. — Не думайте больше об этом.

Но ее не так просто было успокоить.

— Легко сказать, — причитала она, — вы же не знаете наверняка. Нет дыма без огня. Если бы это было неправдой, зачем бы миссис Хопкинсон…

— Я понятия не имею, почему миссис Хопкинсон ведет себя подобным образом. Может быть, настроение у нее сейчас такое, что хочется сеять раздор. А что касается дыма и огня, то я считаю, что это самая глупая поговорка на свете. Каждый легковерный сплетник вытаскивает ее на свет как оправдание…

Он замолчал, заметив, что попусту тратит силы. Мисс Дэнвил была не способна воспринимать разумные доводы. Сомнение было посеяно в ее безумной голове, и никакие аргументы не могли изгнать его оттуда. Тогда Петтигрю попробовал другую тактику.

— Не по-христиански таить в душе подозрения насчет другого человека, — сказал он.

Лицо мисс Дэнвил просветлело.

— Да! — забормотала она. — Я буду молиться… Но все же, о-о-о, — снова завела она старую песнь, поворачиваясь к нему, — если бы только получить реальное доказательство того, что я не подтолкнула бедную девочку к страшной ошибке! Если бы кто-нибудь мог сказать мне наверняка, что это неправда!

— Я могу, — торжественно объявил Петтигрю. — Я знаю, что это неправда.

— Вы знаете?

— Я точно знаю, что мистер Филипс — вдовец. Можете быть спокойны на этот счет.

— Благодарю вас, благодарю вас, мистер Петтигрю! — Но тут же ее лицо снова омрачилось сомнениями. — Вы говорите это не для того, чтобы просто успокоить меня? — жалобно спросила она. — У вас есть… как это вы недавно выразились? У вас есть доказательства?

— Да, у меня есть доказательства.

Она вздохнула с облегчением, потом положила ладонь ему на руку и прошелестела:

— Пожалуйста, простите меня, но я так расстроилась. Не будет ли слишком с моей стороны попросить вас показать их мне? Тогда я смогу больше никогда об этом не беспокоиться.

Петтигрю поколебался несколько секунд, но его сочувствие мисс Дэнвил было слишком глубоким, чтобы отказать. К тому же он чувствовал, что обязан любой ценой прекратить эту клевету. А кроме того, ему совсем не хотелось выступать в суде в качестве свидетеля по делу о диффамации. [8] Чтобы избежать этого, стоило рискнуть и нарушить конфиденциальность. Его личные бумаги лежали в кейсе, который он оставил возле письменного стола. Он сходил за ним, достал из него копию письма Тиллотсона и вручил ей.

— Вот доказательство, — сказал он, почти не сомневаясь, что мисс Дэнвил не станет допытываться, как попало к нему письмо, а тем более задавать вопросы о юридической правомочности копии в сравнении с оригиналом.

Мисс Дэнвил принялась медленно читать письмо, шевеля губами. Петтигрю был готов к бурному проявлению эмоций со стороны находившейся в нервозном возбуждении женщины, когда она увидит черным по белому написанное опровержение гротескных обвинений против Филипса, но реакция оказалась еще более острой, чем он ожидал. Прочитав первую фразу письма, она просияла, но к концу абзаца уже обливалась слезами.