Испугался синих глаз Галины.

«Не забудь, пиши мне…» Ну и пусть!

Так тебе и надо, жалкий трус!

Забирай теперь в дорогу грусть,

Увози неразделенный груз!

Но когда Андрей шагнул к вагону,

Каблуком притопнув по окурку,

То увидел вдруг в конце перрона

Легкую знакомую фигурку.

Галя шла, бежала все быстрее,

Словно что-то потерять боясь,

И, когда увидела Андрея,

Вдруг густым румянцем залилась.

Грудь ее порывисто вздымалась,

Руки были холодны как лед.

— Знаешь, я как раз не собиралась…

Впрочем, нет… Совсем наоборот…

Был таким рубиновым закат,

Что хоть кисть макни в него, и вот

На стене бы запылал плакат:

«Комсомольцы, дружно все на фронт!»

Лязгал штык, команды раздавались,

Где-то под гармошку напевали…

Возле эшелона на вокзале

В первый раз они поцеловались.

И увез он марш военных труб,

Полный горя синий взгляд Галинки,

Вкус ее сухих горячих губ

И солоноватый вкус слезинки…

Про любовь Галина не сказала.

Взгляд на все ответил откровенно.

Ну а писем разве было мало?

Два письма в неделю непременно.

Что письмо?! Но если приглядеться,

Это ж ведь и есть любовь сама.

Ровно триста сорок два письма.

Триста сорок две частицы сердца!..

* * *

Это было десять лет назад…

И сдается, что совсем недавно…

Эх, жена, Галина Николавна,

Где же нынче был твой синий взгляд?

Что могло с тобою приключиться?

За окошком полночь. Холодок…

Сел Андрей. Не хочется, не спится!

— Лешка, брось мне спичек коробок.

Таня спички со стола взяла,

Кинула Андрею, усмехнулась:

— Что, геолог, нелегки дела? —

И, локтями хрустнув, потянулась.

Хороша Татьяна, что скрывать:

Строгий профиль, как из-под резца,

Мягкая каштановая прядь,

Блеск зубов и матовость лица.

Только это ни к чему Андрею,

Он спокойно на нее глядит.

Таня — это статуя в музее.

Хороша, а сердце не болит…

За окошком черною лисицей

Ночь несется, к травам припадая.

Эх, Андрей, чего грустить, вздыхая?!

Надо спать. Да вот никак не спится.

— Это скверно: ждать и не дождаться, —

Таня вдруг сурово изрекла. —

Я вот тоже как-то раз, признаться,

Милого напрасно прождала.

Первый курс… девчонка… дура дурой.

И взбрело ж мне в голову тогда,

Что с моим лицом, с моей фигурой

Покорю я парня без труда.

Он был славный, добрый, беззаботный,

С полуслова друга понимал.

А со мной хоть и шутил охотно,

Но любви моей не замечал,

Да, любви, но мне открылось это

Слишком поздно. Так-то, побратимы.

В этом нет уже теперь секрета,

Все ушло и пролетело мимо…

Но тогда мне, помню, показалось,

Что вздыхать, робея, ни к чему

И что, коль со счастьем повстречалась,

Взять его должна я и возьму.

По каким неписаным законам

С давних пор уж так заведено,

Что о чувствах девушкам влюбленным

Первым говорить запрещено?!

Любит парень — парню все возможно!

Признавайся, смотришь — и поймут…

А девчонка — лютик придорожный:

Жди, когда отыщут и сорвут.

Только я не робкого десятка.

Что мне было понапрасну ждать?

Для чего играть со счастьем в прятки?

Он молчит, так я должна сказать!

Помню шумный институтский вечер.

Хриплые раскаты радиолы.

Я решила: нынче эта встреча

Будет не бездумной и веселой.

Пусть она не в парке состоится,

А вот здесь, под меди завыванья.

Что ж, так даже легче объясниться;

Хоть не будет тяжкого молчанья.

Тот пришел с подружкой, тот с женою,

Танцы, смех, веселый тарарам…

Я ж застыла, будто перед боем,

Взгляд и душу устремив к дверям.

Лешка приподнялся моментально