Шрифт:
Ну, вконец избаловалась дочь!»
Подымаясь лестницей, храбрилась:
«Папа, но ведь я же в первый раз…
Папа, я скажу, у нас сейчас
Вышел спор…» И вдруг остановилась:
Свет в прихожей… Дверь полуоткрыта…
Это в час-то ночи! Ну, дела!
Видно, мама тоже так сердита,
Что в расстройстве дверь не заперла.
В кабинете за портьерой свет.
Папа ждет. Сейчас он глянет строго…
Ну, да будь что будет! И с порога
Девочка шагнула в кабинет.
Дальше было все как в лихорадке…
Нелегко об этом вспоминать!
Папы нет… Все вещи в беспорядке,
Бледная, встревоженная мать.
— Что случилось? — А уж сердце бьется.
Тихий мамин голос: — Ничего…
Тут ошибка, Галя, он вернется,
Просто с кем-то спутали его.
Сам сказал мне: «Завтра же приеду.
Погоди, заране не тужи!
Значит, завтра, ровно в три, к обеду.
И Галинке это же скажи!»
Да ошибся, видно, просчитался!
Мчались дни, тянулась цепь годов,
Но домой не шел, не возвращался
Николай Васильевич Ершов.
* * *
Эх, Андрюшка! В трудные года
Ты не трусил косности людской.
Почему ж ты храбрым был тогда,
А теперь сробел перед бедой?
Что с тобой случилось в самом деле?
Красота… Да в ней ли только суть?
Шрам! Скажи, Андрюша, неужели
Он любовь способен зачеркнуть?
Если б вдруг тебе пришлось вернуться
С фронта без руки или без глаза,
То, клянусь, мне не пришла б ни разу
Мысль, чтобы уйти иль отвернуться.
Говорят: «То женская любовь!»
А мужская разве не такая?
Что за глупость: женская… мужская…
Ведь у нас одни душа и кровь!
Впрочем, дело даже не в крови.
Остывает ведь и сталь кипящая.
Просто есть подобие любви
И любовь — большая, настоящая!
ЧАСТЬ IV
Глава VIII СЫН
1
И вот он — сын! Ножонками суча,
Глядит на мир спокойно и открыто
И клюв у целлулоидного грача
Беззубым ртом сжимает деловито.
Ему всего три месяца, и он
Еще ни дум не знает, ни забот.
Без туч над ним синеет небосвод.
А мир его — еда да крепкий сон…
Но мать уже до острой боли любит
И то, как сын смешные бровки супит,
И золотой пушистый хохолок,
И жилку, что бежит через висок.
Ей иногда не верится, что он,
Вот этот сверток чуть побольше книжки,
Не выдумка, не сказка и не сон,
А настоящий маленький сынишка!
И смех и грех смотреть, как он порой,
Барахтаясь в короткой рубашонке,
Через себя фонтанчик пустит тонкий,
Подушку всю облив за головой,
Подобных «дел», нескромных и сумбурных,
Немало доведется наблюдать.
В три месяца всех «навыков культурных»
Не в силах человек еще понять.
Да не беда! Вот станет повзрослее
И все постигнет. А пока что сын
Глядит на мать… И нет его роднее!
Ведь он такой для матери один!
2
— Можно к вам, Галина Николавна? —
В дверь пролез заснеженный букет.
За букетом девочка вослед.
— Вы, ребята? Вот как это славно!
Как я рада! Ну, прошу, входите!
Да смелее. Сколько же там вас?
Нина, Лена, два Алеши, Митя…
О, да тут почти что целый класс?!
В платьях, отутюженных заране,
В галстуках, что зорь любых алей,
Вот они уселись на диване
Стайкой красногрудых снегирей.
Староста Петров, как самый главный.
Произнес с торжественным лицом:
— Мы пришли, Галина Николавна,
Рассказать, что мы вас очень ждем.
Двойки есть… Ослабла дисциплина… —
И, смутившись, отошел к окошку.
— Брось! — вскочила черненькая Нина, —
Можно, мы посмотрим на Сережку?
— Он не спит, Галина Николавна?