[пауза]

… что в нем, в этом движении к культуре «низа» и сосредоточенно целеполагание всех ныне живущих поколений людей. Глобализированное человечество не успевает понять, чего оно хочет. Вот скажем, если европейское население стремительно стареет и подходит к грани вымирания, то зачем ему гей-парады? Не поймите меня неправильно, я не против гей-парадов, они очень карнавальны. Я просто прошу определиться: мы чего хотим, гей-парадов или продолжать род? Стонать же по поводу слишком большого количества людей по отношению к природным ресурсам и одновременно печалиться, что в семьях теперь не по три-четыре а по одному ребенку мне кажется не слишком логичным.

Впрочем, я кажется, с разбегу потребовал чего-то не того. Логики. От людей. Простите. Сейчас отдышусь, и все придет в норму.

Но все же. Какой-то тренд хотелось бы увидеть. Хотим и мы по-прежнему свободы личности или, в соответствии с новыми средневековыми представлениями, свобода – достояние сети, а в жизни достаточно устойчивых запретов?

Запрет на курение, гуманность которого у меня лично не вызывает сомнений (как не вызывал сомнений у средневековых людей запрет на колдовство), все же свободу личности ограничивает не меньше, чем запрет на винопитие в странах ислама.

(Кстати. Джонатан Свифт еще пожалеет, что родился и умер так рано. Когда цивилизационное противостояние противников курения, с противниками винопития вступит в решающую фазу, бои остроконечников с тупоконечниками покажутся всем не сатирой, а детской сказкой. Ну, уж Джонатана-то Свифта…ведь, правда?).

И почему, скажите мне, курить более вредно, чем ездить в автомобиле? Атмосферу загрязняют оба этих процесса, но ни пачкой сигарет, ни даже целым их блоком еще никого не задавило. Почему же на автомобилях не пишут предупредительных надписей, что-нибудь, вроде: «МВД предупреждает, поездка на автомобиле опасна для вашего здоровья»? Или лучше: «Езда на автомобиле развивает целюлит»? Почему не предписывают помещать на капоте художественно выполненные фотографии последствий автомобильных катастроф? Почему не слышно предложений обездвижить какой-нибудь сывороткой систематически нарушающих правила автомобилистов?

Впрочем, я опять разбежался не в ту сторону. Удивительная вещь логика, стоит только попробовать мыслить логично, как тут же начинаешь искать зажигалку.

Сейчас поедем к Марату. Арина меня подвезет и подождет в машине. Ну, хоть так. Я предлагал ей пойти вместе, она отказывается. Наотрез.

Не знаю почему, но мне не хочется с Маратом беседовать. Особенно один на один. Вот ведь взялся за гуж. Кстати, всегда хотел узнать, что такое гуж и зачем за него надо браться. Поскольку в студенческие годы, да и после, мы с друзьями-приятелями регулярно гужевались, то в моем представлении гуж – это рукоятка большого такого старинного ковша, из которого все подряд мед-пиво пьют таким способом, что по усам течет, а в рот не попадает. Обливаются мед-пивом с ног до головы, как древние богатыри. Чтобы кольчуга была липкая и стрелы супостатов застревали в загустевших слоях меда. Вот я сейчас пойду и с Маратом гужанусь.

[пауза]

… а я тебе говорю, что после пятого класса курили траву. Не марихуану конечно. Траву сухую в овраге собирали и делали самокрутки.

– Да ерунду ты говоришь Пол.

– И ты курил. Только когда нас Вера Сергеевна за этим занятием застала, тебе как раз плохо стало, и ты в кусты отошел. А мы у самой тропинки сидели, по которой она через овраг домой шла.

– Что ты только всякую гадость вспоминаешь, прости Господи.

– Почему только. Вот помню, как мы во втором классе снежинки из бумаги вырезали, на уроке труда. На новый год. Или под Новый год?

– Под.

– Хорошо. У твоей снежинки больше всего вырезов было. А потом, когда клеить их собирались на стекла, ты окно открыл, вылез наружу и стоял, пока девчонки визжать не перестали.

– А чего визжать? Класс же на первом этаже был.

– Женщины. Их разве поймешь. А тогда после оврага ты Марат, как председатель совета отряда, при родителях с нас клятву брал: больше никогда не курить. Вот я и не курю.

– Это правильно. Куренье – не богоугодное дело. И выпить тебе не могу предложить. Нету ничего. Пост сейчас.

– Какой пост?

– Петров пост. Апостольский. В среду и пятницу – сухоядение. Понедельник – все без масла. Другие дни…

– А я думал они все зимой и весной.

– О душе, условно говоря, всегда надо думать.

– Да мне и не надо. Эээ… Это я про выпивку. Слушай, Марат я не помню, чтоб ты таким православным был. Когда это у тебя началось?

– Тебе зачем?

– Ну, может я тоже … ну… когда-нибудь…

– Нет, у тебя так не получится. Ты же не знаешь, что это значит: всегда доказывать, что ты можешь лучше, чем другие. Ты ж всегда пофигистом был, Господи спаси!

– Что ж так креститься то. Ну, сказал и сказал.

– Нет, неправильно сказал, да еще в воскресенье. Ты-то сам неверующий?

– Почему это? Ну, я просто… Ну, не знаю…

– Да ты не мучайся так. У каждого свой путь. У меня до восемнадцати лет был путь бесовский.

– А я не замечал.

– А я специально не демонстрировал. Просто меня все, условно говоря, бесило.

– Что все?

– Люди, главным образом. То, что они такие. Тупые. Ленивые. Бестолковые. Лживые. Я не понимал, как можно так медленно соображать. И так мало хотеть. Я все думал, что, может, это мне так с городом не повезло, со школой. Я на все эти олимпиады таскался, чтобы посмотреть, может, где есть умные люди. Интересные. Яркие. Очень хотелось в Москву.

– Ну, так вот она под боком была.

– Да не наездом, и не в эту, в которой мы с тобой живем, а в Москву идеальную. Где люди другие. Вот я тебе историю одну расскажу. Ты в армию ушел, а мы в Ямках после первого курса летом куролесили. В лес уходили на ночь, костры жгли и все такое. Очередное бесовство. Пили много. И вот как-то после такой ночи, на рассвете вышли мы к железной дороге и решили, условно говоря, по мосту через канал пройти, в сторону Москвы.

– Ну и….

– Ну и пошли. И вдруг слышим голос. Громкий, отчетливый. Одну только фразу: «Идущие из Ямок – назад!» и снова «Идущие из Ямок – назад!»

– Ну, так мост – объект стратегический. Там была военная охрана. Вот вас сторож из матюгальника и покрыл.

– Да знаю я. Но эта фраза была, условно говоря, самой точной метафорой всей моей тогдашней жизни. Я был идущий из Ямок. И меня туда не пускали.

– Туда – это куда?

– А я не зал тогда. И сейчас не знаю. Но у меня в сознании стучало каждую секунду: я должен добиться, я должен добиться. Похвалы учительницы, но это только в первом классе. Первого места, не важно в чем. Должности председателя совета дружины, потом секретаря комсомольской организации. Поступления в альмаматерь. Девушки, на которую все смотрят голодными глазами.

– Это ты не про Карину часом?

– Ну. Вы же все тогда с ума посходили. Мне она, условно говоря, никогда особо не нравилась. Худая. Нервная. Грустит часто. Стихи любит. Зачем?

– Вот и у меня тот же вопрос. Зачем. Тебе-то она зачем?

– Да низачем. Просто меня от их пары с Ваньком тошнило. И я стал добиваться. Два года потратил, но добился.

– Чего?

– Вот этого самого. Я вообще у нее первый был. Тут со мной что-то случилось. Не сразу, не в один день, но я стал спокойнее. И люди меня стали раздражать гораздо меньше. И добиваться всего расхотелось.

– А что Карина?

– Да не знаю я. Мы вместе-то побыли месяц или два. И все это время у меня было такое чувство, что она знает про меня, то, чего я сам не знаю. Как будто все мои слова наперед выучила. Не мог я с ней. Так ей и сказал.

– И ты ничего по этому поводу не ощущаешь?

– Что? А, ну да. Грех конечно. Условно говоря. Я, между прочим, только после того, как мы с ней расстались, само понятие греха понял. Вот тогда я все понял.

– Что – все?

– Все понял, что всю жизнь, условно говоря, был альпинистом. Лез в гору. Покорял один пик за другим. А там, на пике ничего нет. Чем выше пик, чем значимее цель, чем больше желание ее добиться, тем больше пустоты в тебе и вокруг в тот самый момент, когда ты этой цели добился. Стремиться быть лучше других – самая большая ошибка, которую может совершить человек.

– Это почему?

– Потому. Ты жизнь положишь, чтобы на собаках добраться до Северного полюса, переморозишь себе руки и ноги, съешь по дороге туда всех собак, а по дороге обратно двух попутчиков, заболеешь цингой – все для того, чтобы полчаса поторчать с флажком в условной точке пустоты, над которой уже через полгода начнут летать самолеты регулярными рейсами. Другой вариант. Ты решишь уравнение, которое никто не мог решить триста лет, твое имя впишут в учебник, но ты сам всю оставшуюся жизнь будешь знать, что никогда, понимаешь, никогда, условно говоря, ничего такого уже не сделаешь. Любая достигнутая цель делает жизнь бессмысленной.

– Еще один Гаутама.

– Никакой не Гаутама. Во-первых, я не говорю, что ничего желать не надо. Нет, во-первых, я никого ни чему не учу. Я только понял для себя: мои желания должны быть простыми. А почему еще один?

– Да тут Ванька что-то про отказ от желаний говорил недавно.

– А, ну так и его проняло. Но я-то говорю о другом. А ты не слышишь. Желания для человека естественны и полезны, но желания простые.

– Насколько?

– Что насколько?

– Насколько простыми они должны быть? Где критерии?

– Проблема не в критериях, она как раз легко решается через понятие греха, то есть осознания человеком собственной вины. Проблема в человеке. Как добиться того, чтобы сознательно, а лучше бессознательно, человек мог бы отказаться от стремления, условно говоря, быть лучше других. Ты следишь?

– Я не тупой. И как?

– А просто. Надо признать, что есть Бог. Он уже и так лучше всех. Наши попытки выделится, Ему смешны. Если каждый день себе это повторять, мир очень скоро становится простым и ясным. Столь же простыми и ясными становятся желания. И они обязательно исполняются. Приходит счастье.

– И все?

– Все.

– Класс! А как же грехи?

– А грехи тоже становятся простыми и ясными. Их легко искупить. В отличие от греха гордыни.

– А Карина?

– Что Карина?

– Ты, сказал – грех. Вот мне интересно, он большой или маленький?

– А что ты про нее все выспрашиваешь?

– Да нет, я так… ты же сам о ней вспомнил… Давай я тебе расскажу… как я в шестом классе у старьевщика пугач на мамину юбку выменял…

– Давай, давай. Сейчас только… Может, ты чаю хочешь? Я на травах завариваю. По старинным рецептам.

[пауза]

– Эк, тебя Афанасий от чая развезло.

– Я не аф… аф… я Пол.

– Ну, какой же ты Пол. Пол – это Павел по-английски. Прозревший Савл. А ты разве прозрел? Нет, ты самый настоящий Афанасий. Или не настоящий? Ну, это мы поглядим. Ты что это?

– Устал.

– Может тебе такси вызвать?

– Не надо. Я сам. Я Пол.

– Ну, смотри, как хоч…

[пауза]

– Поол? Что с тобой?

– Устал.

– Забирайся. Да садись же скорей. Что ты там пил?

– Чай… йок.

– Ноги подбери. Ты там оставил что-нибудь?

– Нет. Я там… устал.

– Да подбери же ты…

Итак, бог, которого мы здесь, чаще всего, именуем Яхве, стал единственным богом потомков Авраама. Выведя их из Египта и расселив на «земле обетованной», он получил право на весь комплект привилегий главных богов: дворец (храм), коллегию жрецов, почитание, жертвы, идолов. От этой последней привилегии Яхве великодушно отказался. Во-первых, нет смысла устанавливать идолы в храмах или где бы то ни было, если народ почитает только одного бога. И так понятно, кому достанутся все жертвы. Во-вторых, идолы из золота и мрамора напоминают о старости и слабости богов. Он же не собирался стареть, хотел быть всегда молодым, сильным и грозным. Зато жертвы он теперь получал бесперебойно в количестве, установленном им самим. Одно такое установление содержится в апокрифической «Книге юбилеев». Приведем его с максимальной полнотой:

«И если ты закалываешь, то закалывай в жертву, которая приятна Богу: закалывай ее, и кровь ее выливай к жертвеннику, с мукою и плодовыми жертвами, смешанными с маслом, вместе с жертвою возлияния. Принеси все это на жертвеннике всесожжения в приятное благоухание пред Господом. Как при жертве благодарения, положи куски тука на огонь жертвенника, именно – тук чрева, и тук внутренностей, и обе почки и весь тук на них, и тук на стегнах, и печень вместе с прилежащими к ней почками, И ты принесешь все в доброе благоухание, которое приятно Господу, с первыми жертвами и возлияниями, которые к сему относятся, в доброе благоухание, как хлеб всесожжения для Господа. Мясо же сей жертвы ешь в этот и в следующий дни, и не дай солнцу во второй день зайти над ним, пока оно не съедено. И в отношении к жертвенным дровам ты должен остерегаться, чтобы не принести какое-нибудь другое жертвенное дерево, как только кипарис, и ель, и миндаль, и сосна, и пихта, и кедр, и можжевельник, и лимон, и маслина, и мирт, и лавр, и кедр, называемый арбот, и бальзамовый кустарник. Из этих пород деревьев полагай под всесожжение на жертвеннике, после того как ты рассмотришь их наружность, и не клади разрушенного дерева; но твердое и безукоризненное, лучшее и новорастущее, и не старое, ибо запах у него исчез, и его нет уже в нем, как прежде. Кроме этих дров не клади других, ибо они не имеют запаха».

Вот такая инструкция. Кто скажет, что он не полна или не ясна? И кто из богов, скажите, откажется от можжевельника и лимона, от миндаля и пихты? От бальзамового кустарника? От кедра, называемого арбот? Ийэххх…

<пора воевать?>

Однако, войдя в «клуб главных богов», Яхве не стал ни «первым среди равных», ни даже «равным среди первых». Находясь географически в центре мировых событий, он оставался глубоким провинциалом в отношениях между могучими и сильными богами, такими как египетские Амон, Осирис и Исида, вавилонские Мардук и Эйя, хеттские Баал и Ашера, ассирийский Энлиль, Ахура Мазда персов. А тут еще на недалеком севере молодые и злые боги ахейцев, этрусков и латинов, сбивались в команды и грозили устроить мир средиземноморья по своему усмотрению. Как быть? Что делать? Свои тайные мысли Яхве поведал Еноху, автору одной из самых известных апокрифических книг иудаизма: «И все сыны человеческие должны сделаться праведными, и все народы будут оказывать Мне почесть и прославлять меня, и все будут покланяться мне» (II. 10). Но как этого добиться? Можно было пойти проторенным путем военно-религиозной экспансии. Завоевать какой-нибудь соседний народ, сбросить его идолов с пьедесталов и насаждать религиозный культ победителей среди побежденных. Чем больше народов будут тебя почитать, тем с большим правом можно претендовать на старшинство в мире богов. И есть свидетельства тому, что такие намерения у Яхве были. Какие свидетельства? Ну, вот хотя бы такое, из Псалтыри:

Или такое, из книги Исайи: