Вечером следующего дня Леонид с Ольгой ждали гостей. Они заметно волновались. У Леонида не выходили из головы слова Алексея по поводу Герасимовского. Где-то в глубине души он был согласен с братом. Герасимовский не блистал умом и, действительно, был несколько подловатым. Одна та выходка чего стоит. Леня вспомнил свой день рождения в 1916 году. Тогда он счастливый, полный надежд молодой отец и муж встречал гостей. Среди приглашенных был и Герасимовский, щеголь, товарищ по университету и дворянскому собранию. Несмотря на яркую внешность, женщины его не любили. Видимо, интуитивно чувствовали поганенькое нутро этого человека. Мужчины же, не отличавшиеся особой проницательностью и щепетильностью, относились к Герасимовскому терпимо, то есть принимали его в своих домах, общались в клубах и даже приятельствовали. Герасимовский не был женат, но страстно хотел жениться. Ему было за тридцать, а претендентки на его руку и сердце, а также графский титул все не находилось. Андрей от этого страдал, и был съедаем завистью к своим более удачливым в смысле уз Гименея товарищам. Леонида он просто тихо ненавидел, ненавидел за блистательный ум, удачную карьеру инженера-строителя, а больше всего за то, что Леонид женился на Ольге, в которую Герасимовский был тайно влюблен еще со студенчества.

Тогда в 1916 году войдя в дом Ухтомских, Герасимовский сразу же увидел Ольгу. Она светилась тем внутренним огнем счастья, которое присуще любимым и любящим женщинам. Мужчина не мог оторвать глаз от ее красивого лица. Ольга была занята гостями и не заметила Герасимовского, входящего в залу. Он встал недалеко от входа и любовался не принадлежащей ему женщиной, о которой мечтал все эти годы. Голова закружилась, стало трудно дышать – результат подступившего к горлу комка ненависти и злости на всех, кто был рядом с Ольгой, особенно на Леонида, ее мужа и отца дочери. Повинуясь внутреннему зову, Герасимовский прошел в соседнюю залу, где никого не было. Он решил «остудить» свою голову, привести в порядок мысли. Но какой-то сидящий где-то внутри него чертенок диктовал свою волю. Противиться ему Андрей не мог. Герасимовский внешне спокойный, но взвинченный до предела внутри, подошел к Ольге, поздоровался с ней и попросил ее выйти вместе с ним в сад для якобы очень важной беседы. Ольга, извинившись перед остальными гостями, с которыми она в ту минуту разговаривала, вышла в сад. В глубине сада находилась уютная беседка. Герасимовский прошел в беседку. Ольга, ничего не подозревая, следовала за ним.

В том году конец сентября еще сохранял тепло ушедшего лета. На удивление было мало дождливых дней. В беседке было уютно и тепло. Обвитая плющом и диким виноградом, которые служили своеобразной изгородью, беседка была отделена и скрыта от остальной части сада. Как только Ольга вошла в беседку, она почувствовала, как жаркие мужские руки грубо, без стеснения обхватили ее талию и грудь сзади. Это было так неожиданно и противно, что Ольга поначалу оцепенела. Ее охватил ужас, смешанный с брезгливостью. Резко оторвав противные руки, обхватившие ее, Ольга отскочила вперед и быстро повернулась. Перед ней стоял Герасимовский, его глаза горели желанием, щеки пылали, весь он стоял в пружинисто-неустойчивой стойке, готовый в любой момент сорваться и броситься на стоящую перед ним женщину. Княгиня, гневно сверкнув глазами, тихо, но жестко сказала:

– Граф, Вы в своем уме? Что вы себе позволяете. Вон из нашего дома и забудьте, что мы с вами знакомы.

Герасимовский стоял не шелохнувшись. Он не мог поверить, что его выгоняет из дома женщина, о которой он мечтал много лет. Ольга с презрением смотрела на Герасимовского. Его глаза налились кровью, тонкая ноющая боль пронзила виски, лицо исказилось неудовлетворенностью и нарастающей ненавистью. Граф с трудом произнес хриплым голосом:

– Вы об этом еще пожалеете, княгиня. Будет и на моей улице праздник. Вот тогда берегитесь.

После непродолжительной паузы уже другим, неузнаваемым голосом, в котором прослушивались нотки издевательского почтения, закончил свое обращение:

– Засим, княгиня, позвольте откланяться. Прошу извинить за беспокойство и некоторую бестактность по отношению к вам. Простите, не удержался. Уж слишком вы желанны для меня.

Поклонившись, граф резко повернулся и вышел прочь. Княгиня спустя некоторое время, которое было ей необходимо для успокоения, вернулась к гостям. Но от внимательного взгляда любящего мужа не укрылось некоторая нервозность в поведении жены.

– Что случилось? – тихо спросил Леонид Ольгу, когда та подошла к нему, проводив последнего гостя. – На тебе лица нет. Чем ты встревожена? Прием вроде удался. Я получил много благодарностей от наших гостей.

– Да, прием наш, действительно прошел удачно.

Немного помолчав княгиня, продолжила:

– Даже не знаю как тебе сказать. Словом, ты заметил, что граф Герасимовский покинул прием, не успев даже толком пообщаться с кем-либо из наших гостей? Леонид удивленно посмотрел на жену.

– Он, что же, приходил к нам сегодня? Я графа даже не видел, он ко мне не подходил. Да, Андрей был в числе приглашенных, но я решил, что он не смог придти. Значит, он все-таки был… И почему он не подошел ко мне, почему ушел загодя? – лицо князя выражало такое удивление и смятение, что Ольге стало его жаль.

Она знала, что Герасимовский учился вместе с ее мужем и они были дружны. Ее охватила паника и неуверенность в необходимости рассказа о случившемся. Но, с другой стороны, княгиня понимала, что Герасимовский поступил подло по отношению не столько к ней, сколько к Леониду. В этом случае она справедливо считала, что будет лучше, если муж узнает все от нее, предупредив тем самым очередную подлость графа. Ольга поведала Леониду о случившемся в беседке. Князь выслушал жену молча, только желваки, что «ходили» у него по щекам, выдавали то внутреннее напряжение и нарастающую злость, что испытывал князь. С этого дня Герасимовский перестал существовать для семьи Ухтомских. Да и граф старался не встречаться с ними. Это ему удалось. Вплоть до 1923 года их пути не пересекались. Но в марте 1923 года Герасимовский нашел Леонида, чтобы передать ему письмо от Александра. Граф спокойно подошел к некогда ненавистному ему человеку и, протянув письмо, четко произнес:

– Князь, забудем прошлое. Много чего произошло за это время. Думаю, оно расставило все на свои места. Нам с вами сейчас не ссориться надо, а поддерживать друг друга. Я прошу прощения за мое поведение тогда, в прошлой, жизни. Надеюсь вы меня простите.

Лицо графа в тот момент выражало такое искреннее раскаяние, что Леонид поверил ему. Все, что было до октябрьского мятежа 1917 года, изменившего жизни нескольких поколений не только в России, но и в других странах, казалось теперь далеким дорогим воспоминанием, существующем где-то в другой жизни. Вернуть все это уже невозможно, остается только помнить и чтить. Время унесло с собой горечь и радость прошлых лет. Надо жить настоящим и думать о будущем. Леонид решил оставить неприятные воспоминания о своем бывшем друге Герасимовском в анналах своей памяти, не вытаскивая их наружу. Он был благодарен тому за известие о старшем брате, но не более. Поддерживать прежние приятельские отношения с графом Леонид не собирался. Однако худой мир лучше хорошей войны. Эту народную мудрость Леонид всегда помнил и придерживался её. Он расстался с Герасимовским в 1923 году, что называется, на дружеской ноте, обещая не забывать друг друга и по возможности общаться. И такой момент наступил.

Герасимовский пришел чуть позже назначенного времени. Он был как всегда одет с иголочки. Добротный костюм из шерстяного коверкота сидел как влитой, синий галстук в мелкую полоску прекрасно гармонировал и с костюмом, и с голубой рубашкой. Однако, красивый и ладно сидящий костюм не мог сгладить неприятное впечатление, получаемое от взгляда на лицо Андрея. Время его не пожалело. Лоб был изборожден морщинами, глубокие складки вокруг рта свидетельствовали о проблемах с желудком, глаза, некогда большие и искристые, превратились в маленькие щелочки, еле видные из под навалившихся верхних век и изуродованных грыжей нижних. Но, не это было главное. Поражало неприятностью надменное и высокомерное выражение лица Герасимовского.

Увидев Ольгу, Герасимовский улыбнулся ей, подошел, взял руку для поцелуя и тихо произнес:

– Княгиня, рад вас видеть. Вы ничуть не изменились. Все также хороши. Но забудем прошлое, я тысячу раз проклинал себя за ту несдержанность. Останемся добрыми друзьями.

– Ну что вы, Андрей, я давно забыла все. Проходите, пожалуйста, сейчас будем ужинать. Вы знакомы со всеми, кроме вот Поленьки, жены Алексея.

Резко повернувшись, Ольга вышла в кухню. Там она подошла к окну, лицо ее горело от негодования и презрения.

«Все-таки неприятен мне этот человек» – подумалось Ольге. – «Но что поделать, буду играть роль радушной хозяйки. Интересы семьи требуют этого.» C этими мыслями и с подносом в руках, на котором стояли сервировочные тарелки, Ольга вышла к гостиную.

– Андрей, ты продолжаешь служить в Cовнаркоме, вернее в ВСНХ? – Леонид слегка волновался, начиная так интересовавший его разговор, когда они после ужина расположились на диванах в углу гостиной.

– Да, Леня. Но теперь я уже не просто рядовой работник. Я возглавляю главное управление по машиностроению и металлообработке. Большевики мне доверяют. Долго пришлось потрудится в этом направлении, доказывать свое безграничное расположение к ним. У меня это, кажется, получилось отлично. Большевики даже, представляешь, мне предложили вступить в их партию.

Герасимовского распирало от чувства гордости и самолюбования.

– Пусть у меня нет семьи, да-да, я так и не создал семью, не смог найти необходимую мне женщину. Но я реализуюсь как ценный специалист. Благо, что в стране пока еще нет грамотных специалистов новой, как большевики называют, формации. Я у них в фаворе и мне это нравится. Герасимовский окинул надменным взглядом Леонида и спросил:

– Извини, ты говорил, у тебя ко мне какое-то дело?

Леонид молчал, он никак не мог решиться на откровенный разговор со своим бывшим товарищем. Что-то ему подсказывало не обращаться к Андрею по наболевшему вопросу, что-то в его тираде настораживало, вызывало недоверие к нему.

– Дело? Нет, просто захотелось увидеть тебя. Мы дружили, у нас много общего, много связывало в той, прошлой жизни. – спокойно с оттенком грусти ответил Леонид.

Было уже далеко за полночь, когда Герасимовский покинул квартиру Ухтомских. Закрыв за ним дверь, Леонид с облегчением вздохнул.

– Ты и Алексей были правы. Зря я пригласил Андрея. Время его ничему не научило.

– Да, Леня. Очень неприятный человек. И как-то мне неспокойно от его присутствия в нашем доме.

Прошел почти месяц как Владимир уехал к себе на родину. Дарья в свободное от занятий в университете время пыталась найти хоть какую-то информацию о князьях Ухтомских в интернете. Алекс рассказал дочери то немногое, что в свое время узнал от отца и деда. Они вдвоем изучили все фотографии, на которых запечатлены князья Ухтомские.

– Папа, как ты думаешь, на кого из них я похожа? – с трепетным ожиданием спрашивала Дарья. – Не кажется ли тебе, что мой нос – тут она начинала изучать свой нос в маленьком зеркале и сравнивать его с фотографиями – похож на нос твоей прабабушки. А уши, а уши, уши почти такие же как у твоего прадедушки. Потом она брала в руки лицо Алекса и начинала внимательно изучать и его, сравнивая с фотографиями дореволюционных князей Ухтомских, деда Алекса, его отца и со своим лицом.

– Не могу понять, на кого я похожа? Вот ты, папа, вылитый дед, твой дед. А я, если брать по отдельности мои черты, то вроде бы что-то общее есть с моими предками. А в целом я ни на кого не похожа. Ни на тебя, ни на маму. Ну может быть отдаленно похожу на сестру твоего прадеда, или это мое желание на нее походить. Очень красивая, статная, благородная княгиня Елизавета.

Дарья вся светилась, проводя свои фотографические исследования.

– Знаешь, папа, не понимаю тебя, почему ты никогда не рассказывал о своей семье, не показывал фотографии. Я так рада, что познакомилась, пусть через фотографии, со своими предками. По крайней мере, я теперь знаю, кто они, как выглядели, кем были. Я даже чувствую себя по другому, богаче, защищеннее что ли.

– Мелинда, ты помнишь, когда двадцать лет назад у нас появилась Дарья, ты посоветовала спрятать коробку с документами, что осталась от моего отца? – спросил Алекс жену на следующий день после разговора с дочерью.

– Конечно помню. Такая, обклеенная синей бумагой, небольшая коробка. Я ее еще обмотала серой клеенкой, чтобы ничего не пропало, не запылилось и не отсырело, и положила ее на верхнюю полку в гараже. А зачем она тебе понадобилась?

Через минут пятнадцать Алекс появился в гостиной с искомой коробкой.

– Думаю, пришло время изучить эти документы и все рассказать Дарье.

– Алекс, не делай этого! – голос Мелинды был взволнованным и громким.

– Мы же с тобой договорились. Ты, ведь, никогда не интересовался прошлым своей семьи. Ты никогда не акцентировал внимание на своих русских корнях, да и язык ты практически не знаешь. Зачем тебе это надо сейчас?

– Не хочу лжи в отношениях с дочерью. Она должна знать всю правду.

– Зачем, скажи, зачем ей надо знать правду о себе? – Мелинда была вне себя, раздражение на мужа поднималось внутри нее, голос становился жестче и непреклоннее – Возьми себя в руки, дорогой. Иначе мы можем потерять дочь. Она не простит нам той правды, что мы ей расскажем.

– Нет, Минди, думаю, ты не права. Пойми же, нельзя, чтобы отношения между родными людьми основывались на лжи. Так или иначе, правда раскроется. Ты же знаешь, все тайное рано или поздно становится явным. Так пусть лучше мы ее расскажем, чем она узнает ее из уст других людей. Надо все рассказать сейчас, пока девочка не окунулась с головой в прошлое князей Ухтомских, пока она совсем не ушла в нереальные грезы.

Мелинда низким тихим голосом, который всегда действовал на Алекса отрезвляюще, глядя прямо ему в глаза, с решимостью борца перед серьезной схваткой, произнесла:

– Так что же ты, дорогой мой муж, скрывал правду от дочери все эти двадцать лет. Только не вини в этом меня. Да, я предложила тогда тебе и документы спрятать, и ничего не говорить Дарье, и даже забыть, что у тебя русские корни. А ты с этим согласился. Мы оба были уверены, что поступаем правильно. Я в этом уверена и сейчас.

Мелинде вдруг стало жаль Алекса, он стоял перед ней с опущенной головой, в глазах застыл мучительный страх. Мелинда с болью и грустью посмотрела на мужа.

– Прости меня. Но я, действительно, считаю, что не время рассказывать Дарье о ее происхождении. Именно сейчас. Знаешь, Алекс, что Дарья сказала мне вчера?… Она сказала, что у нее появилось чувство полной семьи, и от этого девочка счастлива. А ты хочешь разрушить все ее иллюзии. Не думаю, что Дарья будет тебе благодарна за это. В нашем случае пусть будет сладкая ложь, чем горькая правда. Давай, мой хороший, положимся на судьбу и на время.

Алекс молчал. Он был в смятении.

«Опять Мелинда оказывается правой» – подумал Алекс.

За окном было темно. Начинался очередной нудный холодный дождь, характерный для этого сезона года. Здесь, на северо-западе страны, не бывает холодных снежных зим, сказывается влияние близости к Тихому океану. Зато небо постоянно заволочено тяжелыми облаками и практически без устали идет мелкоморосящий дождь. Дарья еще не вернулась из университета. В последнее время Алекс чувствовал некоторую напряженность в ее присутствии. Постоянное чувство вины за обман привело к тому, что отец стал тяготиться обществом дочери. Желание освободиться от этого чувства и толкало Алекса на то, чтобы рассказать Дарье всю правду.

Наблюдая за каплями дождя то лениво, то с усилением скорости падающих на непросыхающую землю, Алекс думал над словами жены. Он вспомнил счастливые глаза дочери, ее волнующе-возбужденный голос, когда она рассуждала, кто на кого похож. Перед глазами всплыла картина двадцатилетней давности, когда у них с Мелиндой появилась Дарья. Как счастливы они были тогда. Наконец-то, через столько лет супружества они стали родителями. То были незабываемые минуты, часы, дни, годы счастья.

«Неужели Мелинда, действительно, права. Дарья не поймет нас, если узнает правду? Когда человек чересчур любит и верит, любая, даже незначительная деталь лжи может моментально убить и веру, и любовь.» Потерять доверие дочери Алекс никак не мог.

Дарья с Майклом все вечера проводили за компьютером, пытаясь найти хоть что-нибудь о князьях Ухтомских. Майкл каким-то образом раздобыл разрешение проштудировать информационную базу сайта «Familytree.com». На этом сайте собраны данные по всем иммигрантам, когда-либо переселившимся в Америку. Вот уже две недели, как двое молодых людей дотошно изучали полученную информацию с начала прошлого века. Когда вечер 15 февраля стал переходить в ночь, часы пробили половина одиннадцатого, Майкл подпрыгнул на своем стуле и издал радостный вопль:

– Нашел, нашел!!! Дарья, смотри, читай, что написано!

Информация состояла из нескольких строк. В ней сообщалось, что 15 мая 1928 года в миграционную службу города Детройта обратился гражданин Советской России господин Ухтомский Леонид Николаевич с необычной просьбой. Он просил дать сведения о его старшем брате Александре Николаевиче Ухтомском, его жене Елене и их сыне Георгии. Ответ миграционной службы Детройта был коротким, как выстрел:

«На ваш запрос сообщаем, что Ухтомский Александр Николаевич с женой Еленой и сыном Георгием через миграционные ворота города Детройта не проходили.».

И далее шел совет обратиться с подобным вопросом в миграционную службу страны. Все, больше никакой информации Дарья и Майкл не обнаружили…

– Дарья, я пойду, поздно уже – с некоторой грустью сказал Майкл. – Не отчаивайся, я что-нибудь придумаю.

Майкл с неохотой встал, подошел к Дарье и неожиданно спросил:

– Ты скучаешь по Владимиру?

Девушка не ожидала такого вопроса и покраснела.

– «Думаю, Майкл, это тебя не должно интересовать.

– Но почему же? Я, например, скучаю, мне его не хватает. Мы друзья, и нас многое объединяет.

Дарья благодарно посмотрела на Майкла и отвернулась. Ее голос прозвучал несколько сдавленно:

– Тебе пора уходить. Спасибо, Майкл. Ты очень тактичен. Завтра созвонимся. Хорошо?

– Конечно, Дарья.

Юноша вышел на улицу, где шел нудный мелкий дождь.

Утро следующего дня было удивительно ясным. Впервые за много дней небо было чистым, ни облачка, сплошная голубая высь. Дарья проснулась в прекрасном настроении. Было воскресенье. Не надо идти в университет. Можно понежиться в постели и помечтать. На прикроватной тумбочке стояла небольшая фотография Владимира. Фотография была сделана на корабле во время обзорной экскурсии по океанскому заливу, что омывает Сиэтл. Юноша с фотографии смотрел своими внимательными с искринкой глазами на Дарью и улыбался. И вдруг Дарье пришла сумасбродная идея:

«А что, если рвануть в Россию, в Петербург, к Владимиру. Боже, как я по нему соскучилась!»

Она представила, как крепкие нежные руки Владимира обнимают ее упругое тело, жаркие губы покрывают его поцелуями, и теплая нега разлилась по телу девушки. Дарья не хотела шевелиться, она закрыла глаза, стараясь продлить это сладкое чувство нереальной близости и провалилась в забытье. Но это забытье не было ни сном, ни реальностью. Ибо то, что она увидела и почувствовала было не похоже ни на что. Ее тело обрело невесомость, оно парило, поднималось все выше и выше. Дарья ничего не слышала, ничего не видела, ничего не осязала. Но в то же время она явно ощущала как легкое покрывало, сплетенное из невидимых, удивительно мягких и теплых нитей, обволакивает ее. Она словно на ковре самолете проносится над лесами, полями, городами и поселками, безбрежным океаном… Вдруг ее закружило, затрясло и внутренним зрением она увидела небольшую комнату, освещаемую неярким светом настольной лампы. За письменным столом сидел он, Владимир. Голова его покоилась на руках, что лежали на столе, глаза закрыты, казалось он спал. На столе недалеко от лампы находилось несколько толстых папок, в которых обычно хранят документы. Руки Владимира лежали на листках бумаги, исписанной выцветшими фиолетовыми чернилами. Дарья закричала. Владимир поднял голову, посмотрел на нее и голосом Мелинды произнес:

– Дарья, Дарьюшка, вставай, завтрак на столе.

Девушка медленно открыла глаза. Она не верила, что находится в своей комнате. Дарья внимательно огляделась.

– Эх, мама. Я только что видела Владимира. Представляешь, так ясно видела, как тебя сейчас.

Мелинда смотрела на дочь и улыбалась, но глаза ее были грустными.

– Ничего удивительного, милая. Вы с Владимиром в разлуке. А разлука – это костер и ветер одновременно, Ветер дует, костер разгорается. Вот так. Вставай, умывайся, дочурка, и завтракать. Я приготовила твои любимые мафины с черникой. – Мелинда поцеловала Дарью и вышла из комнаты.

Полежав еще минут пять, девушка потянулась в кровати и встала. В голове засела мысль, что пришла к ней так внезапно, она не давала ей покоя.

Во время завтрака позвонила Джейн. Она была возбуждена.

– Сестренка, привет. Как дела? Чем занимаешься? дежурные вопросы сыпались как пустые орехи.

– Джейн, что ты хотела? Зачем я тебе понадобилась?

Дарья несмотря на время, прошедшее после рождества, не могла спокойно разговаривать со своей двоюродной сестрой. Она постоянно чувствовала какой-то подвох с ее стороны. После некоторого молчания Джейн заговорила вновь.

– Не обижайся, Дарья, на меня. Прошу тебя. Это даже глупо с твоей стороны. Знаешь русскую пословицу «На обиженных воду возят»..

Дарья засмеялась:

– Как, как? На тех, кто обижается, что-то еще возят?

– Во-первых, не что-то, а воду. Во-вторых, на тех, кто попусту обижается. Ты на меня обиделась напрасно. То, видимо, было мое сиюминутное увлечение. Знаешь, за эти несколько месяцев я о Владимире не вспоминала. Вернее, не так. Я вспоминала его, но совсем по другому поводу. Он явился толчком для меня к тому, что я стала интересоваться историей нашей семьи.

– Ну и что?. К чему ты клонишь?

– Дарья, меня тут на днях посетила одна мыслишка, которая сейчас начинает приобретать статус интересной идеи… А что, если нам с тобой поехать в Россию. Ты созвонишься с Владимиром, мы можем у него остановиться. Надеюсь.

Дарья аж подпрыгнула на стуле от этих слов.

«Надо же, одинаковые желания у нас с ней» – с некоторой неприязнью подумала девушка. А вслух сказала:

– Ну и как ты себе представляешь это? Здравствуй, Владимир, принимай гостей, мы приехали. Да? Не настолько мы с ним близки, чтобы вот так, запросто приехать к нему домой. А что его мать скажет обо мне?

– Ладно, не хочешь, не езжай. Я поеду одна. Посмотрю как он там, с кем проводит время. Тебе буду по телефону отчитываться. Ты не против?

Голос у Джейн был противно – сладким и насмешливо – едким.

– Мне надо подумать, дорогая ты моя сестренка. Я перезвоню тебе сегодня ближе к вечеру. Такие идеи с наскока не реализовываются. Договорились?

– ОК, жду звонка. Пока. Привет тете Мелинде и дяде Алексу. На том конце провода раздались короткие гудки.