– Оля, что случилось? Объясни, пожалуйста, внятно, чтобы мы поняли.

– Теперь все понятно. – глухо сказал Алексей, стискивая свою голову руками – Леня…, бедный брат… А где тело? Его же похоронить надо. – тихим тревожным голосом спросил младший Ухтомский.

– Угловатый, оперуполномоченный, сказал, что тело не отдадут. Ленечку похоронят на общем кладбище каком-то. Я ничего не поняла… – еле выдавила из себя эти фразы Ольга.

– Как ты сказала? Угловатый? Его зовут Степан? – удивленно спросила Полина Ольгу.

– Да. Угловатый Степан. Отчества не называли – слабым голосом ответила ятровка.

– Ты его знаешь, Полина? – удивленно спросил ее муж.

– Да, знаю. Он служил у отца в имении. Очень скользкий человек и жестокий. Ради удовлетворения своих желаний по трупам пойдет. Мы ведь с Софьюшкой от него бежали тогда, в 1918 году.

Полина замолчала. Алексей подошел к жене, обнял и сказал, обращаясь сразу к трем женщинам:

– Завтра пойду в органы, к Угловатому. Потребую отдать тело брата. Леонида надо похоронить достойно. Оля, Лида, вы не беспокойтесь. Хотя, это легко сказать, да сделать трудно. Вы потеряли мужа и отца, я брата. Горе у нас великое. Но слезами ему не поможешь. Вам со мной ходить не надо. У меня с Угловатым мужской разговор будет.

В входной двери стал прокручиваться ключ, она открылась и в квартиру вбежала Софья.

– Привет, вот и я!

Но увидав заплаканные лица Ольги и Лидии и печальные лица сестры и ее мужа, девушка остановилась.

– Что случилось?

После того, что Софья услышала, ей стало страшно.

– Бедный Леонид Николаевич. Кто вершит судьбы людей?! Боже, за что ты позволяешь негодяям распоряжаться жизнями честных и благородных людей? – в порыве негодования воскликнула девушка.

Потом уже тише добавила:

– Правду говорят, что товарищ Сталин – великий химик. Он из любого выдающегося государственного деятеля может сделать дерьмо, а из любого дерьма – выдающегося деятеля.

– Тише, Соня. Не бросайся такими словами – испуганно остановила ее Полина – Тебя за такие слова арестовать могут как врага.

Софья, гордо подняв свою голову, отчетливо произнесла:

– А я не боюсь. Я ничего не делаю во вред своей стране. А вот те, которые Угловатые, уничтожают мой народ.

Алексей с восхищением посмотрел на девушку, но в то же время предпочел ее перебить:

– Соня, такая вольность в словах в наше время наказуема. Я не хочу, чтобы ты проявляла ее в других местах..

– Спасибо, Алеша, за заботу. Речь не обо мне сейчас. Но я учту твои пожелания – говоря это Софья смотрела Алексею прямо в глаза. Она вообще всегда смотрела Алексею в глаза, когда разговаривала с ним.

Софье было уже двадцать шесть лет. Она выбрала профессию, о которой мечтала с детства. Софья стала врачом и работала в районной поликлинике терапевтом. Она обожала работу и отдавала ей всю себя. Пациенты любили Софью, особенно мужская часть их. Многие из них мечтали о ней, приглашали на свидания, писали письма с предложениями. Но сердце Софьи не было тронуто ни одним из претендентов. Ее большие синие глаза, в которых светился ум и решительность, были по большей части грустны. Даже, когда девушка улыбалась или смеялась, глаза не меняли своего грустного выражения. Это многих удивляло и притягивало к ней. Никому и никогда Софья не раскрывала причину своей грусти. Она знала, что однажды полюбив, не сможет изменить своему чувству. А полюбила она мужчину, который не принадлежит и никогда не будет принадлежать ей. Гордость и глубокая внутренняя порядочность не позволяли девушке ни прямо, ни намеком сказать об этом своему избраннику. Она слишком любила его, и слишком любила ее, чтобы огорчать их обоих.

– Алексей, думаю, тебе не надо идти завтра к Угловатому. – тихо сказала Соня – Ты можешь не вернуться. Леонид умер, не подписав ни одного признательного документа. Это значит, что у них там не выполнена разнарядка по врагам народа. – Что?! Что ты говоришь!? – возмутилось было Полина.

– Подожди, Полюшка. Соня, откуда ты знаешь про все эти дела, про разнарядки, про врагов народа? – удивленно спросил ее Алексей. Девушка, посмотрев на него грустными глазами, ответила:

– Об этом знают все. А мне приходится иногда лечить не только болезни тела. Я, если ты помнишь, врач и полдня у меня уходит на обход больных по домам. Насмотрелась я на людскую боль достаточно.

Софья замолчала, а потом продолжила:

– Я каждый день сталкиваюсь с сердечными приступами у матерей и жен так называемых «врагов народа». Выслушиваю их боль потери близкого человека. Утешаю, как могу.

Девушку трясло от негодования.

– Прав был Эпикур, говоря, что душевная боль гораздо хуже телесной. Тело мучается лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего. Скажите, что будет с нами всеми, с детьми особенно, когда они уже познали душевную боль от потери своих родителей, безвинно загубленных по воле ничтожных завистников. Кто из них вырастет? Я вижу два результата. Либо послушные рабы, затюканные властью, либо тихие, мечтающие об изменениях бунтари.

– Соня, замолчи – прикрикнула на сестру Полина. – За такие слова ты всех нас под расстрел подставишь.

– Софьюшка права. – тихо произнесла Ольга – Леня, Ленечка! Что он сделал плохого? Он остался в России после революции, потому что не мыслил жизнь без своей родины. Он честно работал. Сутками пропадал в своем институте, а потом на строительстве тракторного завода в Челябинске. Леня никогда, слышите, никогда не жаловался на неурядицы, никогда не проявлял неудовольствие своей жизнью. Он всегда считал главным не свое благополучие, а благополучие России. Нет, он не враг страны, не враг народа!