Я сажусь в кресло и жду, пока Джина и Дилен сядут на диван.

— Это моя кровать, — говорю я, когда они наконец укладывают свои задницы на его поверхность. — И это моя квартира.

— Да пошла ты... — говорит Джина. — Мы уходим.

Она встает, но Дилен сидит и не рыпается.

— Пошли, Дилен.

— Эй, Джина...

Этот парень, похоже, каждое предложение начинает с «Эй, Джина». Я смотрю на реакцию своей младшей сестры. И я его не виню.

— Что? — спрашивает его Джина.

— У меня совсем нет денег.

Ах, вот оно что. Настал момент истины.

Джина пожимает плечами.

— У меня есть немного.

— Нет, и у тебя нет. Ты истратила их на кино.

Она кусает губы.

Она садится обратно.

Из спальни выходит Майк. Впитывает атмосферу.

— Похоже, вам всем надо выпить кофейку, — говорит он и направляется на кухню.

Когда он возвращается в гостиную, мы все еще сидим и молчим. Он наклоняется и целует меня в щеку.

— Четыре человека — это уже слишком много, — говорит он. — Особенно в семейных делах. — Он начинает говорить еще что-то, но потом просто пожимает плечами. — Ладно, еще увидимся.

Оглядываясь по сторонам и улыбаясь, я стараюсь справиться со своим смущением, неловкостью, чувством вины — ну как я могу не чувствовать себя виноватой? — и хочу сказать что-нибудь нейтральное, вроде «увидимся в Клубе». Но слова застревают у меня в горле, потому что до меня вдруг доходит, что в Клуб я, вероятнее всего, больше не пойду. Поэтому я проглатываю эту ничего не значащую фразу, киваю головой и с трудом выдавливаю из себя:

— Спасибо за кофе.

Он открывает дверь и уходит. Дилен всем телом тянется за ним.

— Так не пойдет, ребятки, — говорю я Дилену. — Вы с Джиной смешали свои гены, поэтому, думаю, к вам можно обращаться, как к семье.

Он еще глубже вдавливается в диван.

— Откуда ты знаешь, может, это не от Дилена? — спрашивает Джина, складывая руки на животе.

— Вот как? Так мне ожидать в гости кого-то еще? Может быть, хоть у него будут деньги, и вы все сможете переехать в отель «Ридженси»? Я слышала, у них там прекрасный сервис...

— Пошла ты! — опять говорит Джина.

Бурлит закипевшая кофеварка.

— Дилен, не нальешь нам кофе? — прошу я.

Дилен исчезает так быстро, что вызывает у меня головокружение и приступ тошноты.

Глядя вниз, на Джону, я чувствовала кружение в голове и в животе. Я подняла голову, и кружение прекратилось.

— Ты сможешь дотянуться до хвоста уже оттуда, где стоишь, — закричал он.

— Смогу, — ответила я, подтягиваясь и залезая на площадку.

— Чи-и-ита-а-а! Какого черта ты все это делаешь?

Внизу, в той стороне, где стоял Джона, лопасти ветряка радостно затрещали — как скворцы по весне, — и застонали, и зашлись в истерическом хохоте, как будто какую-то твердокаменную девчонку парень бросил как раз накануне самого главного бала года. Хохочущая грусть. Хохочущее одиночество.

Я не осмеливалась взглянуть вниз. Там, подо мной, скрипели и трещали прогнившие доски. А еще ниже досок что-то кричал Джонз... Я протянула руку к хвосту ветряка и потащила его к себе. Сначала его заклинило, но потом он пошел легко, чуть не сбив меня с ног, и я чуть не полетела — вниз, вниз, вниз.

Я порылась в кармане, ища баллончик с краской. Сдернула крышечку, и та свалилась. Полетела — вниз, вниз, вниз.

Джону снова вырвало.

Я взболтала баллончик. Доски трещали. Я начала писать, но потом случилось нечто, изменившее мои планы.

Крестовина, за которую я держалась, подломилась, и я, пролетев десять футов, приземлилась прямо на спину, у самых ног Джоны.

— Господи, Чита... — хлопнулся он на колени рядом со мной.

Я не отрываясь смотрела вверх, на ветряную мельницу, и пыталась втянуть в себя воздух, выбитый из легких при падении. Июньский ветерок змеился над горячей землей, закручивал травинки и вдруг привел в движение лопасти мельничных крыльев.

— Ты только посмотри, там мое имя, — сказала я Джонзу. — Теперь я останусь в веках!

Уичита Грей. Золотой краской.

— С тобой все в порядке? — спросил он, вместо того чтобы смотреть на мое имя.

— Все в порядке. Правда. — И я рассмеялась.

— Я думала, что мы и правда можем рассчитывать на тебя, — говорит Джина, складывая руки и плотно прижимая их к груди.

На кофейном столике сиротливо стоят три чашки с остывшим кофе. Вернее, две. А третью Дилен крутит пальцами. По часовой стрелке. Против часовой стрелки. Вокруг оси, туда-сюда. Мне страшно хочется сказать ему, чтобы он оставил эту чертову чашку в покое, но ведь ничего плохого он не делает.