Я сажусь, так и не сняв своего шерстяного пальто. Мой стул не скрипит. Стандартное промышленное изделие. Как и все остальное в этой комнате. Уперев локти в стол, я надавливаю на глаза основаниями ладоней.

Одна из самых странных вещей в христианстве — это Библия. Там столько всего накручено. Например, в одном месте написано что-то вроде «если глаз твой обратился к греху, вырви его, если рука твоя тянется к греху, отруби ее». Цитата неточная. Запомнить точно у меня не получается. Из-за этого я так и не смогла получить золотую звезду в воскресной школе.

...Я ушла и отрезала часть себя. Сиамские близнецы разъединены. Они стали Близнецом и Близняшкой. Остается только посмотреть, смогу ли я дышать, думать, смогу ли выжить, став половиной человека.

Нет, это оговорка по Фрейду. Я же целый человек. И Джонз — целый человек. И теперь мы будем жить как отдельные друг от друга люди. Можно даже считать, что я оказала ему услугу. Он меня не любит. По крайней мере, так, как он думает. Он думает, что любит меня, просто потому, что привык, что я всегда рядом. А теперь он сможет пойти и найти себе кого-то другого. Кого-нибудь вроде...

— Эй!

...Дженет.

Нет, не вроде Дженет. Просто Дженет вошла ко мне в кабинет.

— Эй, — говорит она, — что такое с Джоной? Он выглядит... плохо.

— Да ничего такого, — отвечаю я сквозь ладони.

— Вы что, поругались?

— Нет.

Она садится. Я слышу, как стандартное промышленное изделие прогибается под ее весом. Слышу поскрипывание кожаной обивки, о которую трется ее «пушка». Возможно, вы поняли, что мое нежелание говорить говорит само за себя. Но только не Дженет.

— Ты что, порвала с ним? — спрашивает она.

Я вздыхаю и отнимаю руки от глаз.

— Нам нечего было рвать, — говорю я.

— Вы не... — она замолкает. — Вы что, так и не были вместе, так сказать?

— Мы не «вместе», — я в первый раз говорю это вслух. — Мы просто друзья. — Слово «друзья» причиняет боль. Друзья не делают друг другу больно...

— О! — Она грызет ноготь указательного пальца на правой руке. — Так, значит, мне можно пригласить его пообедать... или еще что-нибудь?

Джона и Дженет? Два «Дж»? Потрясающее совпадение! Мне хочется перегнуться через стол и удавить Дженет. Убить ее сейчас, не дав ей шанса связать себя с Джоной и высосать из него жизнь.

Сука.

— Конечно, — отвечаю я, беря карандаш, чтобы занять руки. — Возможно, он согласится.

— А как тебе эти сережки? — Она качает головой из стороны в сторону, заставляя крошечных коровок из жести прыгать через желтые лунные серпы.

Заставляя мой желудок перевернуться и замереть.

— Симпатичные, — говорю я. Опускаю глаза и вижу, что от моего карандаша остались две половинки. По одной в каждой руке.

— Как ты думаешь, Джоне понравится...

— Да, конечно. Конечно, — говорю я, все еще глядя на карандаш. Это мой любимый карандаш... был. «Ему нравятся стихи для детей. Всегда нравились. То есть, ему нравится их читать. Он к ним привык. Еще со школы. Может быть, еще с подготовительного класса, хотя в то время я его еще не знала».

К счастью, телефонный звонок прерывает мое мысленное суесловие. Я поднимаю трубку в надежде, что Дженет уйдет и даст мне переживать мою отделенность в одиночестве. Но она все сидит. Тупая, как деревенская девка, присевшая на бревно (а может, и как само бревно). Со значком охранника.

— Алло!

— Что там у вас с сестрой? — Голос матери врезается мне в ухо.

— А что?

— Дай-ка мне, — слышу я голос отца на заднем плане.

— Нет! — отвечает мама. Какое-то время идет борьба за обладание телефонной трубкой. Давно бы поставили второй аппарат...

Я закрываю трубку рукой и говорю Дженет:

— Это надолго.

Она улыбается и кивает головой. И остается сидеть. Поправляет свой пистолет. И правда деревенская девка на бревне со значком охранника и огнестрельным оружием!

— Это родители, — говорю я.

Она улыбается.

— Это очень личное.

— О! Прости. — Она поднимается с бревна. То есть со стула. — Тогда я пойду поищу Джону.

Сука.

— Сестра у тебя? — спрашивает отец. После борьбы с мамой за трубку он дышит тяжелее обычного.

— Скажи ей, что я не хочу, чтобы мой ребенок путался там с ее дружками! — говорит мама. — Скажи ей!

— Она здесь, — отвечаю я отцу, не считая нужным задавать сами собой напрашивающиеся вопросы. Например, как так получилось, что ее исчезновение они обнаружили только на третий день.