Огромное помещение, вмещающее более ста человек, плотно заставлено двухъярусными кроватями. Завхоз Коля Фомин, или Фома, бывший блатной. Разрисованный с ног до головы, с руками, закаченными вазелином (некоторые зэки в кулаки вкачивают вазелин, что приводит к их чрезмерному увеличению и снижению болевого порога при ударе), он здесь рулит всеми процессами. Хорошую шконку надо заслужить или купить… Меня кладут на второй ярус, около входной двери, на самый сквозняк. Подо мной располагается добродушный толстый таджик, получивший свой срок за торговлю наркотиками. Я буду часто просыпаться по ночам от его движений. Всякий раз, когда он шевелится во сне или переворачивается, моя шконка ходит ходуном и раскачивается из стороны в сторону, как палуба корабля во время шторма. Иногда я еле успеваю схватиться руками за поручни, чтобы не свалиться за борт во время наката очередной волны. Порывы ветра, гуляющего в бараке, довершают сходство с природной стихией.

Одна тумбочка на двоих после карантина кажется огромным пространством и вмещает в себя кучу всякой всячины. Можно хранить кипятильник, кружку, ложку, книги, чай, что-то съестное. В общую раздевалку на вешалку я вешаю спортивный костюм и телогрейку, на полку для обуви кладу спасенные от дневальных карантина кроссовки. Баулы хранятся в каптерке, где проводит время завхоз Фома со своим подручным Фатуем. Доступ к баулам строго по расписанию, три раза в день. У каждого баула свое место. Очередь надо занимать заранее. Баулы, как и люди, тоже имеют свои привилегии. Одно дело, когда сумка хранится на нижней полке в первом ряду, и совсем другое, если ей придется жить на самом верху, куда добраться можно только по стремянке, предварительно вытащив несколько чужих сумок. Моим баулам повезло больше, чем мне.

Разобрав вещи, я сажусь с Зуевым пить чай. На шконке можно сидеть. В качестве импровизированного стола используется табуретка, где выкладывается нехитрая снедь – конфеты, печенье и чай. Я чувствую на себе любопытные взгляды осужденных. Для них я легенда, главный финансист ЮКОСа, миллиардер и партнер Ходорковского. Резко подняв глаза, я успеваю заметить десятки устремленных на меня взглядов. Я продолжаю пить чай и знакомиться с отрядом. Отряд режимный, постоянно снуют надзиратели. В отряде находится человек тридцать «склонных к побегу». Таким образом администрация ставит некоторых осужденных на профилактический учет и внимательно следит за ними. На их кроватях таблички и бирки на груди по диагонали наносится красная полоса. Для них – проверка каждые два часа. Ночью к каждому из них подходит сотрудник колонии, и, светя фонариком в лицо, удостоверяется в его наличии.

Народ здесь собрался серьезный и отчаянный. Я прогуливаюсь по проходу между шконками и рассматриваю прикроватные бирки. Читаю: двадцать четыре года, девятнадцать лет, двадцать три года. Это не возраст осужденных, а сроки. Сплошные убийства, разбои, грабежи. Зуев окружает меня заботой и вниманием. Он сильно облегчает мне жизнь. Имея за плечами срок в двадцать три года за убийство и разбой, а в придачу – побег в прошлом, он автоматически становится лицом, склонным к побегу. В свои сорок пять лет, проведя из двадцати восьми отсиженных лет последние десять на особом режиме, он пользуется уважением окружающих. Он мне сам расскажет, как к нему подходили некоторые осужденные и с восторгом говорили: «Молодец, полосатик! Юкоса прикрутил!» Наша дружба не осталась без внимания и завхоза Фомы, который вызовет Зуя на дружескую беседу и предложит меня проложить, то есть подставить и развести. Мы не раз будем находить в моих вещах подброшенные заточки и другие запрещенные предметы. Опытный зэк, Зуев никогда не терял бдительности и внимательно следил за происходящим вокруг. То муху в тумбочку посадит, то волосок на дверцу приклеит – он всегда знал о происходящем вокруг. Завхоз со своими подручными уже давно поделили между собой мои деньги, и после моего отказа их спонсировать воспринимают это как личное оскорбление. Я живу в постоянном ожидании пакостей и провокаций…

Мой первый рабочий день. Подъем, зарядка, завтрак и вывод на промзону. Нас выводят на малую промку, в швейные цеха, расположенные в жилой зоне колонии. Вход через шмон, выход тоже. Начальник цеха, майор, с учетом моего образования сразу предлагает мне на выбор несколько вариантов: стать уборщиком территории, обрезальщиком ниток с готовых изделий, вступить в секцию дисциплины и правопорядка (СДИП) и с повязкой на руке следить за мужиками, чтобы те курили в строго определенное время и в специально отведенных местах, или сесть за швейную машинку. Без колебаний я выбираю последний вариант. «А что, почему бы мне шить не научиться? – думаю я. – Хоть какая-то польза будет от времяпровождения в стенах колонии».

Я с энтузиазмом берусь за дело и иду на стажировку к осужденному из другого отряда. Многих я знаю по карантину, многие знают меня по слухам. Мой наставник интересуется: «А правда, что у тебя на лицевом счете миллион лежит? А правда, что тебя сам хозяин вызывал и просил эти деньги отослать обратно?» Я улыбаюсь и говорю, что это бред. Саша разочарованно и недоверчиво смотрит на меня. Он осужден за убийство. Москвич, когда-то занимался футболом и играл запасным в каком-то запасном составе «Спартака». Здесь он звезда. Швейную машинку я вижу первый раз в жизни и жадно ловлю каждое его движение. Он делится со мной секретами мастерства. Саша делает составную часть фуражки, пришивая околыш к стойке. У него план и норма выработки, и я сажусь за его машинку только во время перекуров. Быстро сориентировавшись, я прошу другого осужденного дать мне возможность учиться шить на его машинке. Он соглашается. Так, бегая от одной швейной машинке к другой, я постигаю секреты швейного дела.

В двенадцать – обед, в три – окончание работы. Открываются ворота, и после обыска мы строем идем по отрядам. В четыре часа – проверка, после которой наступает свободное время. Можно сидеть, читать, пить чай. Можно выйти в локалку и позаниматься спортом. Это я и начинаю делать. В голове одна мысль: «Не терять времени даром, каждую свободную секунду, каждую минуту проводить с пользой для себя». К сожалению, свободного времени у меня немного, и в основном я вынужден заниматься бессмысленными делами.

После легкой разминки в спортгородке я пробиваюсь в разбитый умывальник о шести кранах, где с удовольствием умываюсь по пояс.

Ужин, опять час свободного времени, отбой. День пролетает как одно мгновение.

Я плохо сплю и часто просыпаюсь. Каждое утро встаю и невыспавшийся, как зомби, повторяю все, что было вчера. День последующий похож на предыдущий как брат-близнец. Я не могу вспомнить, когда и что происходило. Исключение – суббота и воскресенье, когда промзона не работает. Я начинаю ждать выходных. Время идет быстрее.