Лаура действительно догнала. Теперь она носила черную юбку и темно-красную блузку, — должно быть, решила, что в такой кофточке лицо не будет выглядеть таким смуглым, как в белой. Но передничек все такой же ослепительно белый, на ногах — желтые туфли на высоких каблуках, на плечи накинут черный платок с бахромой и невиданно яркими зелеными и красными цветами, такой большой, что края свисали почти до земли. Волосы — такие же черные, блестящие, с пробором посредине, — собраны на затылке в узел. Ничуть не постарела за эти годы, от нее, как бывало и в Бривинях, исходило какое-то благоухание, и Андр не мог понять, благоухает ли это сирень или она сама.

Она подала руку, рукав блузы достигал только до локтя. Потом ухватилась за край телеги и пошла рядом. Очевидно, и ей было приятно встретиться с бывшим бривиньским пастушонком.

— Каким ты красивым парнем стал, — сказала она, улыбаясь, но только человек, хорошо ее знающий, мог назвать улыбкой это легкое движение губ. — Сколько же тебе лет?

— Шестнадцатый, — ответил Андр без робости и смущения. С бривиньской Лаурой всякому легко было разговаривать, она изъяснялась просто и прямо.

— В училище больше не пойдешь? Впрочем, и так порядочно ходил. Кажется, шесть зим?

Андру Калвицу очень польстило, что Лаура знает об этом.

— Шесть зим и два лета. Пукит больше ничему уже научить не может.

— Сам больше не знает! — сказала она довольно хмуро, должно быть вспомнив, что на похоронах отца учитель насмехался над нею. — И ты с такими знаниями намерен батрачить у отца?

Лаура задела больное место, Андр даже как будто смутился.

— Я еще не знаю… Может, останусь, нам в Силагайлях живется неплохо.

— Вам везде будет неплохо. Вы все хорошие работники, — я ведь знаю, что в волости говорят. Со временем, должно быть, приобретете свой хутор.

— Отец тоже так думает.

— О чем другом ему думать? Но тебе все же следовало бы пораскинуть мозгами. Свой хутор не такое уж великое счастье.

Андр вытаращил глаза.

— А Леяссмелтены? Ведь Леяссмелтен купил локомобиль, молотилку…

— Это верно. — Лаура повела плечами. — Ну и что?

— И еще, говорят, собирается купить лесопильную раму.

— Да, собирается. Ну, и что же?

— И будто бы подумывает запрудить Браслу, хочет в заливчике Леяссмелтенов выстроить водяную мельницу.

— Об этом я не слышала, со мной ведь об этом не говорят. Но у него в голове всегда много планов.

— Леяссмелтен — первый хозяин в волости, у него новые эамыслы. Каждый год заводит что-нибудь новое. Вы в Леяссмелтенах можете хорошо жить.

Андр сказал это без зависти, он искренне желал Лауре только добра.

Тем временем ложбина так сузилась, что рядом с телегой по обочине нельзя было пройти. Лаура пошла по тропинке краем откоса. Так как Андр ехал ниже и склон порос кустами, она заговорила громче.

— Можно жить, и можно заплесневеть… — Она равнодушно оторвала бахрому платка, зацепившуюся за колючки боярышника. — Теперь уже никого не удивишь всякими тряпками, а в хозяйстве — лесопильными станками. — Минутку помолчав, повторила, должно быть хорошенько не связав свои мысли: — Заплесневеть можно… Такие тряпки носит теперь каждая батрачка. А в Юрьев день не задумываясь уходит к новому хозяину, если старый не по душе… Мы говорили с матерью еще тогда, когда ты нам в Бривинях по вечерам читал: из калвицкого мальчишки толк будет, с такой головой за плугом не останется. — И опять непонятным образом перескочила на другое: — Сегодня причесывалась и нашла у себя два седых волоса… Не рано ли? Но у Ванагов, видно, такая порода — все седеют раньше времени… Но ты подумай, подумай, пока еще не поздно, тебе с твоей головой все пути открыты. Если только отец не встанет тебе поперек дороги.

— Мой отец не такой: я думаю, противиться не будет, — уверенно ответил Андр. — Только я еще сам не знаю, за что взяться, с чего начать. Вот Андрей Осис может мне посоветовать. Я сейчас еду на станцию, ждем Анну и его с женой.

У дороги на Леяссмелтены он приостановил лошадь. Лаура тоже остановилась. Большими глазами смотрела она поверх кустов, между бровями легла неглубокая морщинка.

— Все время о нем ничего не было слышно, — сказала задумчиво. — Должно быть, в Риге хорошо живется… Значит, в гости едет? И жена у него есть?

— Да. И дочка.

Лаура все еще смотрела куда-то вдаль через кусты.

— Надо бы повидаться с ним… Но он ведь не захочет… Времени не найдется… Да и зачем? Нет никакого смысла… — Она натянула потуже платок вокруг плеч и, уходя, еще раз обернулась. — Если не забудешь, передай ему от меня привет…

Переехав ложбину Угей, подъезжая к первой железнодорожной будке, Андр начал волноваться. С Майей, дочерью железнодорожного обходчика Вилнита, он четыре зимы посещал волостную школу, даже написал ей однажды длинное письмо. Поговаривали, что Майя поступила в Риге в гимназию; но сейчас каникулы, и могла быть дома. Плохо, что нельзя мимо будки проехать рысью — шлагбаум всегда опущен, для каждого проезжего открывают отдельно. А что, если выйдет Майя?.. Нет, Майя не вышла, подняла шлагбаум сама Вилнитиене. Миновав переезд, Андр покосился назад, ему показалось, что в окне домика, за листьями фикуса, мелькнула светлая головка… Даже когда подъезжал к станции, рубашка на спине все еще не просохла.