— Сыновья Светямура, — пояснила Дарта Прейман, — первые бездельники и грубияны. Сама Светямуриене тоже здесь где-то.

Но Анна уже увидела Лиену. Оставила Прейманиете и подошла к ней. Лиена со своей скамейки внимательно следила за тем, как мальчишки Светямура ведут себя с девочками Сипола. Анна с трудом узнавала ее. Постарела, постарела — было ее первое впечатление, да и похудела; лоб морщинистый, две резкие глубокие складки спустились от уголков рта к самому подбородку. Подойдя вплотную, Анна увидела, что Лиена не просто состарилась: когда-то бархатные ласковые глаза стали острыми и злыми, как у совы; волосы, как видно, давным-давно не расчесывались — их, наверное, и не расчешешь теперь сразу. На плечах — пестрый шелковый платок с длинной бахромой; платье тоже шелковое, но на ногах черные грубые, своего вязания чулки, — во всем неряшливость и безвкусица. А раньше даже простенький поношенный платочек Лиена умела так повязать, что у парней при виде ее глаза загорались. Она сидела, обняв за плечи полненького мальчугана. Анна была поражена, всмотревшись в него. Удивило ее не то, что мальчик был по-господски одет: матросская блузка, синие штанишки с желтыми пуговками по бокам, мягкие туфельки с помпончиками, — а то, что Лиена, казалось, отдала ему всю свою красоту — все, вплоть до выгнутых дугами бровей, до последней мельчайшей черточки. У самой осталась только маска, только тень прежней Лиены, — так бывает с поздним васильком, когда поблекнут нежные синие лепестки.

Лиена взглянула на Анну бегло — она не могла оторвать глаз от двух шалопаев, что паясничали на площадке, рисуясь перед девочками Сипола. Но затем, видимо, опомнилась и попыталась улыбнуться. Это была печальная, старческая и вынужденная улыбка. Во рту на месте одного переднего зуба зияла темная дыра. Сердце Анны сжалось. Хотелось крикнуть: что они с тобой сделали — что они, эти проклятые, с тобой сделали! Но она сдержалась, присела рядом и спросила, чтобы начать разговор:

— Ну, как поживаешь?

Лиена, должно быть, не слышала или не хотела слышать этот обычный вопрос, которым, как заплатой, прикрывают отсутствие темы для разговора. Она опять следила за происходившим в другом углу площадки, на шее у нее вздулась синяя жилка, как у старухи, вырвались злые слова:

— Ну и люди эти Сиполы! Как они допускают такое шутовство? Палкой бы по башке, чертей!..

Анну будто самое ударили. «Палкой… по башке… чертей…» В свое время Лиена Берзинь, выгоняя свинью из картошки, самое большее могла назвать ее негодницей. Голос у Лиены Берзинь теперь звучал грубо, по-старушечьи сипло, будто все эти годы она только и знала что кричала без передышки и вконец устала… Страшно было сидеть рядом с ней, нить разговора была как ножом срезана.

— Еще не собираешься домой? — снова сделала попытку Анна. — Уже заходит солнце, а тебе идти шесть верст, да и завтра ведь рабочий день. Ты пешком? А мы приехали на лошади Калвица…

Она положила руку на колено Лиены. Услышав о Калвицах, Лиена убрала ногу, потом отодвинулась поближе к своему сыну. Как прикоснуться к человеку, у которого все болит… Анна нагнулась к мальчику.

— Как тебя зовут, малыш?

Мальчик посмотрел умно, но не совсем доверчиво.

— Карл. — Выговор был точный и ясный, мальчик совсем не шепелявил.

— А еще как тебя зовут? — Но тут же поняла, что такой вопрос для маленького слишком сложен. — А чей ты сынок?

Мальчик, должно быть, решил, что взрослые совсем не такие умные, какими хотят казаться.

— Мамин сын, — ответил он таким тоном, каким говорят с людьми, не понимающими самых простых вещей.

Лиена одобрительно кивнула. И теперь Анна поняла: их только двое на всем свете, никого третьего им не нужно. В памяти всплыла щетинистая рожа Светямура — озноб пробежал по спине. Как Лиена — нежная, чувствительная и хрупкая — могла выдержать жизнь с ним? Чего только не натерпелась, и вот появились эти морщины и заржавел голос! Хорошо, что у мальчика совсем ничего нет от отца! Карл… У Анны навернулись слезы. В своем ребенке Лиена как бы сохраняла то, что сама утратила — юность, бархатные глаза, чистый и звонкий голос…

Анна взяла ее под руку.

— Пойдем погуляем в стороне от площадки. Ты, наверное, все время не сдвинулась с места, а мы скоро собираемся домой.

Мальчик пошел с удовольствием — ему надоело сидеть и смотреть, как другие дети бегают и резвятся. За воротами трава влажная от росы, к туфлям прилипал песок. Супруги Миезис уже ушли домой, остались только двое друзей Пукита. Сунтужский Артур что-то шепнул учителю, тот повел усами и скривил лицо в такую презрительную улыбку, от которой, по его мнению, этим рижским швеям не поздоровится. Но Анна прошла намеренно близко, взглянула так презрительно, словно Пукит был последним пьянчужкой, захудалым батраком. Возмущенный и рассерженный учитель ударил палкой по песку, со звоном опрокинулись пустые пивные бутылки.

Вдруг с той стороны, где стояли лошади с подводами, вынырнул молодой Зарен, фуражка у него съехала на затылок, ноги немного заплетались, но все же он держался бойко, суетливо словно спешил закончить какое-то важное дело.

Не успев подумать, Анна выпустила руку Лиены и торопливо ушла, оставив их вдвоем.

Так они и стояли друг против друга. Потом торопливо подали друг другу руки и быстро отняли.

— Ты?.. Лиена?.. — Карл Зарен бормотал заплетающимся языком. — Давно не видались… Это, кажется, твой сын…

Она не смогла ответить, рта не осмелилась открыть, чтобы не выдать, как у нее дрожат губы.

Карл Зарен старался твердо стоять на ногах — пусть Лиена тоже ничего не замечает.

— Ну, как ты живешь? Как зовут твоего сына?

Даже этого он не знал! Зачем ему? Не знает и знать не должен… Лиена подхватила мальчика на руки и заторопилась на танцевальную площадку. Карл Зарен посмотрел ей вслед и вытер глаза. Это было лишнее, в сумерках никто ничего не мог заметить…

Просясь домой, ржал гнедой Калвица. Сено частью съедено, частью сбито под ногами и стоптано, Анне ничего не удалось ему собрать. Вдруг рядом она услышала сердитый женский голос: