— Ты нашла тех, кто ниже тебя.

— Как ниже? Вон какие здоровенные и страшные по улицам бродят. Есть по телевизору и приличные, даже есть красивые, но по улицам вон какая шпана шалдыбашничает.

— Бабушка, ты должна себя сдерживать.

— Не могу я себя преодолеть насчёт «реальности», «априорности». Не понимаю я таких заумностей.

— Ты ведь такая добрая, открытая, беззащитноуступчивая, и как ты можешь быть против негров, чтобы убить всех чеченцев, как клопов? Никак не могу понять как такие разные убеждения уживаются в одном человеке?

— Ну, если я так приучена.

— Неужели в каждом человеке в зародыше сидит палач?

— Может, и сидит?! Я люблю смотреть на разные происшествия, иногда читаю «Криминальную хронику», люблю про убийства, заговоры… Интересно. А вот философствовать — я не мастер. Никогда не умела за себя постоять, не могла кричать и злиться.

— Добрая, говорит Петя, а как же так ты читаешь «Криминальную хронику»? Любишь глядеть на происшествия? Патологию всякую обожаешь. Почему ты любишь разрушение и хаос?

— Что я могу сказать? Люблю смотреть на разрушение и происшествия, как-то они меня будоражат. Так всё спокойно, скучно, а тут просыпаюсь. Я когда маленькая была, помню, как разбила одну рюмку, чуть прикоснулась, удивилась, что она так быстро разбилась, я этим же движением смахнула вторую, посмотреть, что с ней случится, и она тоже разбилась. И мне вроде жалко рюмок и в то же самое время приятно, что так как хотела, так и сделала. Хотение было такое. А потом вроде всё прошло.

— Бабушка, тебе всё само по себе интересно без всякого морального центра. У тебя всё стихийное и нет борьбы внутри тебя… Всё вокруг есть, а тебя нет. Ты наслаждаешься и прекрасным и ужасным, смотришь на катастрофы. Ты из всякого явления для возбуждения себя вымогаешь сильные ощущения.

Заморочили они мне голову. Но постепенно я начинала отходить от приученности. По приезде я всё читала «Курьер», гороскопы, галлюцинации, убийства, ясновиденье… Чего только не прочтёшь! Дочка и внук решительно не хотели слышать, что там написано, обзывали эту газету «жёлтой прессой». Я поначалу всё верила в несуразности и нелепые слухи, что печатаются, сейчас уже реже туда заглядываю, всё меньше и меньше меня привлекают криминальная хроника и негры.

В телевизоре тоже часто этакие пустяки, фильмы ерундовые. Часто вздор и чепуха. Тут как-то смотрела один фильм испанский, одна порнография, и целуются, и целуются без конца, не хотят, а целуются, смотреть противно. И что интересного? А уж как мне эти модели надоели, тощие, как цыплята, видно, совсем не едят, и ходят, и ходят взад и вперёд. Ни титек, ни задницы, жидкие, никакой красоты. Часто в американских комедиях такие фокусы, которые мне кажутся глупыми. Мне никогда не бывает смешно, если кто споткнётся и упадёт. Я не понимаю, что смешного в том, чтобы бросить другому человеку в лицо торт? Петя говорит, что многим американским людям тоже не нравятся передачи по телевизору, и есть американские семьи, где совсем нет телевизоров. Этого я тоже не понимаю, как это живут совсем без телевизора?

Кроме «криминала», меня внуки обвиняли ещё и в пессимизме, или, правильнее сказать, в негативности.

— Бабушка, ты на всё смотришь негативно — заявил как— то мне Петя.

— Как это «негативно»?

— С оттенком какой-то обречённости. Что не будет такого цвета, не найдут этого размера, не пройдёт, не подойдёт… Не взойдёт эта трава, не получится…

— Я так привыкла.

Я раньше и не замечала этого, но постепенно стала подмечать, что нет–нет да скажу, как чувствую, а моим не нравится. Всю жизнь мне говорили, что, Даша, ты добрая, я и привыкла, всё говорить, как есть.

— Бабушка, я худею!

— Всё равно поправишься!

— Маша, ты, наверно, уже заболела? Иди в койку!

Птица влетела в окно. Я говорю:

— Плохая примета.

— Бабушка, не говори так.

Маша ищет щетку, чтоб почистить пальто.

— Вот, нашла одну!

А у меня невольно вырывается:

— И эта пропадёт.

— Как хорошо поёт молодой русский певец! — сказал Петя. А я отвечаю:

— Всё равно сопьётся…

— Бабушка, вода не закипит! — дразнит меня внучка.

Всегда невыгодное для себя говорю, я выгоду свою не понимаю, мне всё равно. Другие всю жизнь хлопочут, что и как устроить, а мне лишь бы в сторонке где постоять. Не понимаю я удовольствия и наслаждения, врать не умею. Так вот какая штука-то, жизнь прожила, а врать не умею. Что можно от меня ожидать?!

Поехали к Маше в школу… Чем дороже школа, тем дети хуже одеваются. Меня школа удивила: в классе дети всех возрастов — и седьмого, и пятого вместе. Это не классы, а группы. У кого английский слабее, тот в младшей группе, а по математике он в высшей. Распределение идёт по знаниям. А где же недоучки?

— Бабушка, это для того, чтобы всем было хорошо.

— Маша, чтобы не унижать лентяев и чтоб они не догадались, что они отличаются от прилежных и умных? Хорошо ещё, что не оставляют на второй год успевающих, чтоб двоечников не травмировать.

Маша «брала», как они тут выражаются, не то, что дают, а что сама хочет взять, то, что ей нравится — и… все пятёрки… Йога, искусство, обсуждение фильмов.

— А каких писателей вы «берёте» по литературе?

— Шекспира, Сэлинджера, Роса.