Поднятие на высоту происходило на подвешенных скамейках. Я и Оля дрожали от страха, повиснув над горой. Однако через какое-то количество проездов привыкаешь висеть над горой и спокойно зависаешь, глядя на скользящих под тобой лыжников.

Мы спускались по самому тихому и несложному пути, названному Олей «Бродвеем», вдоль ручья, идущего под уклон в два или в три градуса. Встав на него, можно было ехать до бесконечности. Бродвей был узкий, с обеих сторон сжат крутыми скалистыми горами. Ветки сосен образовывали над головою свод, и лыжник оказывался будто в галерее со стеклянной крышей. Иногда мелькала тень редкого заблудивше–гося аса, исчезавшая раньше взвизга его лыж, и долго только точки поднятых палок очерчивались в воздухе.

Скатывались мы спокойно и скатывались. Но мальчики затащили меня с Олей на самую большую гору… на гондоле. Как мы оказались в ракете, сами не знаем. Захотели испытать горную высоту? Новые ощущения? Или поддались комплиментам ребят, что прекрасно катаемся? И вот стоим на вершине. Дух захватывает от открывающейся перспективы. Сверху кажется, что гора покрыта стаей мотыльков, с дрожащими, волнующимися крыльями. И где-то внизу все сливается в чёрные точки, пятна, разбросанные на белом снегу.

Как спускаться? Дрожим от страха!

Свой страх и беспомощность мне хотелось сильнее оттенить перед ребятами, чтобы они больше стали дорожить своим мужеством, чтобы почувствовали себя лучше, защитниками и покровителями.

Даничка сказал, чтобы мы не боялись, что они будут показывать нам самые безопасные спуски, по которым можно ехать зигзагами. По дуге склона Даничка поехал первым, потом я и Оля, сопро–вождаемые с одной стороны Борей, а с другой — Элей. Проехав с таким эскортом первый склон, не упав и ни на кого не наехав, мы остановились около большой ели, чтобы перевести дух. Впереди был крутой, почти вертикальный спуск, где нельзя ни остановиться, ни зацепиться. Тут уж наш страх не нужно было оттенять, тут и правда мы дрожали от страха. Тут Родос, тут и прыгай! Летите вперёд и ждите нас под горой! Мы будем спускаться на задних тормозах. И мне, и Оле удалось такими безнравственными движениями пере–ехать этот склон, оставив на снегу широкие следы. Как только мы дотормозили до того места, где нас поджидали дети, они приняли нас под своё покровительство, и мы хорошо дали им понять, что одоление страха создаёт храбрость и веру в себя.

— А почему я не видела африкан–американ на Белых горах? — спросила Оля.

Даничка ударил в меня глазами, ярко блестевшими при освещении отельной лампы. Сестра пожала плечами и повторила вопрос:

— Я просто спрашиваю. Ничего не имею в виду.

— Это довольно дорогой вид спорта, и большинство африкан–американ занимаются баскет–болом.

— Наверно, им ещё и холодно, приехав из жаркой Африки… — Чувствуя, что разговор может зайти в неприятное, я быстро пригласила сестру в клуб.

В пенистой, бурлящей джакузи Оля забыла свои вопросы и только время от времени просила: «Сфотографируйте меня, ведь никто в России не поверит, что я сидела в такой американской пене!»

Придя домой, Оля сказала детям, что в бассейне много подростков. Даничка сказал ребятам по–английски, что в джакузи пришли midgets, он слово «под–ростки» понял по— своему решив, что это карлики. Даничка часто использовал в своей русской речи прямые переводы с английского: «Я уже слез с телефона!», «Я взял трамвай». Один мужчина, к которому Даничка обратился на «ты», сказал, что ему нужно говорить «вы», Даничка решил, что этого человека зовут «Вы». «А почему Вы не пошёл с нами гулять?» «Я и три девка из школы… "

Вечером мы взяли для просмотра американский фильм, комедию, которую можно было смотреть почти без всякого английского, с маленькими переводами, и Оле захотелось узнать, как переписать фильм на свой видеомагнитофон, чтобы отвезти в Россию. Даничка на это её желание сказал:

— Это против закона!

— Ничего не понимаю! Они что, охраняют законы? — недоумевала Оля.

— Оля, я всегда этому удивляюсь. Они меня отучили щипать цветы на прогулках, переходить улицу в необозначенных местах, смотреть на людей по–русски… У них баловство другое, культурное, обхо–дительное, с извинениями и улыбками, даже у самых необразованных.

— Вижу, что в Америке нет свободы, как у нас: кури где хочешь, рви что хочешь, писай где хочешь, и посылай каждого куда хочешь, без всяких извинений! — посмеиваясь, произнесла Оля.

Я эти слова не перевела для мальчиков, а решила, когда они подрастут, отвезти их в Россию, чтобы они сами посмотрели на русское свободное развитие и на русские развлечения.

Пять дней зимних забав прошли, никто ничего не сломал, и вся семья в целости и сохранности вернулась.

А Оля увезла в Россию фотографии детей с пеной, водой, снегом, сэндвичами и американскими законами.

В свои детские времена Илюша спросил:

— Мама, а на каком языке мы разговариваем?

— На русском.

— Он что, самый лёгкий?

Я тогда ещё не знала, что он настолько лёгкий, что улетучивается насовсем в Америке у детей и у отдельных инфантильных взрослых, и остатки от бывшего лёгкого превращаются в такое тяжёлое, что язык не поворачивается во рту. Этой тяжести дети не хотят выносить, и, чтобы удерживать улетучивание, родителям приходится предпринимать различные усилия и ухищрения.