В течение всей выпечки Илюша только и думал, когда же появится Мэри Бэфф! Бедные маффины не могли претендовать на полное Илюшино внимание и оставались забытыми: один противень сгорел, а другой, уже выпеченный, оказался на полу.

Из пекарни он вернулся печальный и рас–строенный.

— Зачем мне ходить на эту работу, если я не вижу Мэри Бэфф, а только маффины! — сказал он. Они горят, падают и мне не нравятся! Я не хочу, чтобы меня выгнали, я сам уйду.

На другой день Илюша отказался от выпечки и вернулся к бегу. Бегал он до конца лета. Мы и наши соседи питались тёплыми свежевыпеченными изде–лиями — плодами Илюшиных побегов.

Когда же каникулы закончились и Мэри Бэфф ушла из пекарни, то Илюша поменял направление бега — от пекарни в сторону к Ривероксу, туда, где жила Мэри Бэфф.

Булочки на Илюшином столе лежали неподвижно, как камушки, воплощающие Илюшину любовь. Я при уборке комнаты чуть–чуть их сдвигала, стирала с них пыль и удивлялась их сохранности.

В один из вечеров он вернулся бледный, с горящими глазами, будто в лихорадке. Что случилось?

— Я видел Мэри Бэфф в кино с парнем из нашего класса, — сказал Илюша и заплакал. Слёзы текли по его лицу, и он глотал их вместе с хлебом, когда сели ужинать. Я обняла его, а Яша прочёл ему строчки из Гёте:

Нам хотелось хоть на самую малость разделить Илюшины страдания. Хотя можно ли предложить исцеление от нежного и чистого влечения? Может быть, можно создать только новую надежду, чтобы сердце не превратилось в камушки.

Засушенные булочки долго хранились в Илюшином архиве, пока совсем не сморщились и не превратились в точечки.

Боря, как и Илюша, в отрочестве следовал желаниям своего сердца без всякого недоверия и страха перед своими чувствами.

После двенадцатого Бориного дня рождения у него начали проявляться отклонения от его обычного поведения: несколько дней подряд он отказывался от третьей порции мороженного, съедая сирил, останавливался для медленного прожевывания, и ложка, привыкнув летать от рта к миске со скоростью звука, замирала в его руках и выскакивала вместе с кашей на пол. Боря смотрит в окно, и на его лице появился признак задумчивости. Всегда пролетая через ступеньки в десятую долю секунды, Боря вдруг идёт по лестнице и посреди дороги осматривается. Эля дёргает его за штанину и толкает, и Боря не даёт полной сдачи, а только тихонько отпихивает Элю и уходит к себе в комнату без всякой потасовки.

— Боря, ты чего? — спросила я, увидев его входящим в кухню и несущим что-то бережно в горсти.

— Ничего, — отвечает Боря, а сам оглядывается по сторонам.

— Дома никого нет, мы с тобой вдвоём. Что у тебя в руках?

— Картинка.

— Кого? Девочки? Покажи.

Боря протягивает ко мне свои ладони, и в них лежит крошечная фотография, вырезанная из школьного альбома.

— Какая прелестная девочка. Как её зовут?

— Рэйчел — почти шёпотом произносит Боря и, разжав ладони, бережно опускает фотографию на стол.

— Картинка крошечная, а мне хочется большую. Я хочу повесить её на стенку.

— Я думаю, что папа сможет сделать тебе большой— большой портрет, у них на работе есть машины, увеличивающие маленькое в большое.

На другой день Лёня часа два или три увеличивал фотографию Рэйчел для Бори, после того как все работники покинули офис и копировальные машины были свободны. Он менял цвета, усиливал и уменьшал тона, используя всё самое модное американское оборудование, придуманное для взлётов и сбиваний ракет, добиваясь самого лучшего качества портрета, и изготовил множество самых разнообразных вариантов всех цветов и размеров.

Боря никогда так не дожидался возвращения Лёни, как в этот день. Изнемогая от ожидания, он выходил и смотрел в идеальную даль улицы: не появится ли? И вот — наконец-то! Сопровождаемый шепчущейся толпой листьев, высушенных ветром, Боря побежал навстречу показавшейся машине.

Только Лёня вручил ему папку с портретами, как Боря, ни слова не говоря, быстрее пули взлетел к себе наверх.

Всё вокруг сразу завертелось, его комната зашаталась и весь дом затрясло. Стены задрожали, по–толок заходил ходуном, люстры начали раскачиваться. Скрипели окна, стонали двери, падали предметы, раздавались восклицания! И хотя нас, наслышавшихся звуков детских забав, трудно поразить разнообразием шумов и шатаниями предметов, но многообразие звуков целого оркестра, вызванных одним только Борей, нам не показалось обычным.

Обедать мы прекратили из-за страха, что люстра или её хрустальные висюльки свалятся в суп — Борина комната была над нашей столовой.

Интересно, что там? Что Боря делает с портретом?

— Боря, ты о'кей?

— Я выбираю портрет, — радостно отозвался Боря. — Зайдите посмотреть!

В изумлении мы остановились в дверях. Нужно сказать, что стены в Бориной комнате давно уже по его настоянию были выкрашены в чёрный цвет, и хотя маляр был удивлён таким непривычным цветом, но выкрасил, мол, комната у детей может быть и чёрной — всё равно стены завесят. И, конечно, Боря покрыл все стены роскошными автомобилями всех цветов и размеров — ламбрагиниями, феррариями, ягуарами, фигурами, мордами бейсбольных игроков и ещё какими-то непонятностями.