— Само собой, — кивнул Малышев, окончательно прогоняя сон. — А, может, Николай, я с тобой смотаюсь? Кузьмич и сам справится, а за старшиной Степаныч приглядит.

— Был бы другой состав группы, так бы и сделали. Не уверен, Андрей, что для наших капитанов старшина будет достаточно авторитетен. Не пообтерлись они еще в разведке. Если задержусь дольше, готовь наших «призраков» к выходу в семнадцать тридцать. Ну а если серьезное что случится — свяжись со Стекловым. Только с ним. Ты меня понял?

— Да.

— Ну и лады. Все, я уехал…

Начальник отдела разведки дивизии капитан Басов, профессионально пиная шины, ждал Корнеева у существенно потрепанной, но еще вполне пригодной для передвижения машины. Которую он почему-то оставил на перекрестке главной просеки и переулка, ведущего в расположение разведчиков.

— Задний ход заедает… Не хотел рисковать, вдруг не развернусь в тупике, — объяснил, садясь за руль. — Как шутят мои орлы: не зная броду, не кажи «гоп»!

— Обходишься без водителя?

— Только в дневное время. Особенно если поговорить с кем надо. Запрыгивай, Николай.

«Виллис» ровно загудел и плавно тронулся. Капитан водил аккуратно, как в мирное время, без военного дерганого лихачества, вырабатывающегося у шоферов после артобстрелов и бомбежек. Корнеев даже поручень отпустил. А Басов тем временем неспешно обрисовывал ситуацию.

— Во все детали операции «Призрак», Николай, я не посвящен. Мне только приказано обеспечить проход твоей группы и огневое прикрытие, на случай непредвиденного отхода. А кроме того, полковник Стеклов приказал передать на словах следующее: «На связь группе разрешается выходить только в том случае, если ты со стопроцентной уверенностью сможешь доложить, что именно обнаружил: оригинал или фальшивку». Товарищ майор, обратите внимание, в тексте радиограммы обязательно должно присутствовать одно из этих двух слов: «оригинал» или «фальшивка». Но, найдя оригинал, вы доложите по рации, что обнаружена фальшивка, и — наоборот. После получения штабом радиограммы, как и оговорено, через час-полтора ждите авиацию. Но если вами будет найдено то, что надо — вместо бомбардировщиков в район обнаружения перебросят подкрепление. Поэтому загодя ищите место, где сможете принять транспортный борт.

«Похоже, Михаил Иванович окончательно решил, что принятые под крыло СС контрразведчики Абвера затеяли с нами многоходовую игру, и я с группой все-таки выйду именно на настоящий склад стратегического сырья… — подумал Корнеев. — Вот только зачем высылать подкрепление? Какая разница немцам: отделение у них в тылу или батальон? Если всерьез возьмутся, подтянут к егерям тяжелую технику, минометы и задавят в полчаса… Нет, тут хитрее надо действовать».

— Повторить? — по-своему расценил его молчание Басов.

— Отставить, капитан, я все понял. «Оригинал» или «фальшивка». Доложить — наоборот. Подготовить аэродром. Ты бы прибавил газу, Вадим, а то мы так и до вечера не доберемся.

— Не волнуйтесь, товарищ майор. Успеем. Я здесь лучше, чем в собственной квартире, ориентируюсь. Коротким путем едем. А вот если застрянем, с разгону, на какой-то неучтенной колдобине или пне, тогда можем и задержаться.

— Добро, — кивнул Корнеев. — И вот еще что, Вадим, я к полковнику Стеклову уже не успею, а по телефону не хочу лишнего говорить. Михаил Иванович поймет, но не все в его власти. Операция наверняка на контроле у Ставки. Но ты, Вадим, все равно передай: подкрепление пусть не спешат отправлять. Пока я сам не попрошу о помощи. В донесении использую следующие кодовые слова: искомое — «огурцы», люди — «крышки», а бомбы — «банки». Запомнил?

— Да, доложу слово в слово… С отправкой не торопиться. Искомое — «огурцы», люди — «крышки», а бомбы — «банки».

Машина свернула с наезженной колеи в малозаметную прогалину и ловко запетляла между высокими и толстыми деревьями. Они росли друг от друга так далеко, что их гладкие, серебристо-белесые стволы, черные там, где скопилась влага, казались колоннами, удерживающими свод какого-то огромного здания.

Детство и юность Корнеева прошли на городских улицах, а школьных познаний майору не хватало, чтоб опознать гладкокожих представителей растительного мира, но то величие, с каким вековые деревья взирали на копошащихся внизу людей, он ощутил в полной мере. И зябко поежился.

— Ты тоже это чувствуешь? — спросил, не отрывая глаз от заметной лишь ему тропки, капитан.

— Что именно? — на всякий случай переспросил Корнеев.

— Как буки на нас смотрят?.. Словно взрослые на расшалившихся в храме детишек. Осуждающе и одновременно с чувством осознания собственной вины. Что не сумели воспитать как следует, не объяснили вовремя чего-то очень важного… Обязательного в этом мире. Правда?

— Вадим, а ты стихов не пишешь или рассказов? — хмыкнул удивленно Корнеев.

— Нет, а что…

— Сравнения уж больно у тебя лирическо-поэтические, товарищ капитан. Храмы, детишки… Разумные, мыслящие деревья… «Аэлита» прямо… Толстой обзавидуется.

— Н-ну, извините, товарищ майор. Как чувствую, так и говорю. Сам-то ты, Николай, небось, городской?

— И что?

— В общем, ничего особенного. Просто я заметил, что люди, выросшие на асфальте, как правило, более беспощадны ко всему живому. Такой боец и в цветущий сад, без какой-либо на то надобности, танком въехать может… ломая деревья. И поле, засеянное пшеницей, испоганить. И старинную церковь без зазрения совести разрушить.