— Это слишком много, — сказал я.

— С чего ты взял? Вовсе не много. И, разумеется, я богаче твоего отца.

Я недоверчиво покачал головой.

— Говорю тебе — богаче! В чём ходит твой отец?

— В такой же рубахе, как у меня, — я показал своё полотняное рубище.

— Погляди, в чём хожу я! — Царь широко взмахнул мантией, и она, опадая, хлестнула меня по щеке. — Как смеешь ты говорить, что твой отец богаче меня?

— Но у него больше золота, — твердил я. — У него есть это золотое поле.

Царь помрачнел, он, видно, сильно ра ссе рассердился:

— А если я сожгу его поле? Что останется у твоего-отца?

— Хлеб. Он снова вырастет через год.

— Царь Египта велик! — воскликнул царь Ра. — Царя с хлебом не равняй. Царь сам — золото. Он вечен! Он переживёт твой хлеб.

Я не поверил и снова покачал головой. Гневная молния сверкнула в глазах царя. Он обернулся к стражникам и вскричал:

— Сжечь это поле!

И они подожгли золотой хлеб с четырёх сторон. Царь смотрел на пламя и говорил:

— Вот тебе отцовское золото! Гляди! Никогда прежде оно так не блистало, никогда не заблестит вновь.

Царь Ра ушёл, когда наш хлеб сгорел дотла и превратился в чёрную золу. Уходя, он крикнул:

— У кого теперь больше золота? А?! Царь Ра вечен, он переживёт твой хлеб.

Он вскочил в седло и скоро превратился в далёкую блестящую точку это царская мантия сверкала на солнце.

Отец выбрался из хижины и прошептал:

— Мы погибли… Почему царь сжёг наше поле?

Ответить мне было нечего, я и сам ничего не понимал. Ушёл за хижину в сад и горько расплакался. Слёзы текли и текли, я поднял руку, чтобы отереть их, разжал кулак и обнаружил прилипшие к ладони зерна — недоеденный мною колос. Это были остатки наших сокровищ, полколоса от тысяч колосьев. Боясь, что царь отберёт и его, я поспешно расковырял пальцем землю и сунул по зёрнышку в каждую лунку. И через год, когда снова налились тяжёлым золотом египетские хлеба, в моём саду среди ярких цветов и круглых тыкв гнулись под тяжестью зёрен десять колосьев.

В что? В следующее, лето царь умер, и похоронили его пышно и торжественно. Согласно обычаю, тела египетских царей — фараонов — замуровывают в пирамиде, набитой драгоценностями, дорогими нарядами и золотой мебелью. Много всякой всячины дают ему с собой в царство мёртвых. И непременно кладут рядом зерно: вдруг царь проголодается в долгом пути. Снарядили стражника — собрать зерно для царя Ра. Дорога его лежала мимо нашей хижины. Дни стояли жаркие, и, возвращаясь, он остановился у нас немного передохнуть. Стражник рассказал, что несёт сноп пшеницы, который похоронят вместе с царем. Усталый, измученный зноем стражник вскоре уснул. А я всё думал и думал: о смерти золотого царя и о золотых зёрнах. Мне привиделся сам царь Ра. Он снова возвышался надо мной и говорил:

— Царь Египта — золото. Он вечен. Он переживёт этот хлеб.

Я побежал в сад, срезал колосья и добавил их в сноп спящего стражника. Проснувшись, он забрал сноп и пошёл своей дорогой. Царя Ра похоронили, и мои колосья похоронили вместе с ним…

Вилли Простак умолк, лишь тихонько поглаживал моего скарабея.

— И это конец Вилли? Ты всё рассказал?

— Нет, не всё. Сотни, тысячи лет спустя, в прошлом году, какие-то англичане нашли в Египте гробницу царя Ра и там, среди прочих драгоценностей, оказались и мои колосья. Шитая золотом царская одежда истлела и рассыпалась, а золотые колосья остались целы и невредимы. Эти англичане привезли немного зерна в Англию. По дороге они остановились передохнуть в доме моего отца — как египетский стражник когда-то. Они рассказали отцу, какое сокровище везут с собой, даже показали колосья. Я держал их своими руками, я узнал их! — Вилли радостно улыбался — и к моей ладони опять прилипло зёрнышко. Я посадил его здесь, посреди поля.

— Значит, если оно проросло, колос там, на несжатой полосе?

Я взглянул на косилку, она медленно заходила на последний круг. Вилли поднялся и дал знак следовать за ним. Мы внимательно осмотрели несжатую полосу. Наконец Вилли указал на колос, что уродился выше и сиял ярче других.

— Неужели этот? — спросил я.

— Вилли улыбнулся, точно малый ребёнок.

— Он и впрямь золотится ярче своих собратьев, — заметил я.

— Конечно, — ответил Вилли Простак. Так кто же вечен: золотой царь или золотой хлеб?

Как-то вечером Королевская дочка выглянула в окно и увидала Луну. Ей захотелось Луну с неба, она протянула руку, ио не достала.

Тогда она забралась на чердак, встала на стул, подняла слуховое окошко и вылезла на крышу Дворца. Но и с крыши до Луны было не достать.

Тогда она вскарабкалась на приступочку у самой высокой трубы и, обхватив её одной рукой, потянулась другой к Луне — но всё равно дотянуться не смогла. Тут она заплакала.