– А в чем заключались ее странности? – поинтересовался Костя.

– Во многом. Захарова жаловалась то на неуправляемый поток мыслей, то на их закупорку. Ей стало трудно постичь смысл прочитанного текста, а ведь она была умной и образованной женщиной. В ее высказываниях происходило как бы соскальзывание с одной темы на другую без видимой логической связи. В общем, он ничего не понимал из разговора с родной матерью. Кроме того, у Анны Григорьевны пропал интерес к любимому делу, она стала неряшливой, что раньше за ней не наблюдалось, и стремилась к уединению. Декан позвонил своей сестре, и та повезла мать в клинику. Их приняла усталая докторша, которая равнодушно выслушала больную и ее дочь и прописала какие-то лекарства, а Захарова нуждалась в госпитализации. Ну, вы же сами знаете, какие у нас врачи. Правильный диагноз редко кто поставит сразу. Врач решила: это невроз, а на шизофрению не проверила. Разумеется, лекарства не помогли. Захарова стала заговариваться, ей мерещились какие-то люди, которых на самом деле не было, потом она стала перевоплощаться в животных, и дети вызвали «Скорую». Только в психдиспансере ей поставили правильный диагноз. Кстати, изначально она не одевалась в черное. Ее подлечили и отправили домой, не видя угрозы для окружающих. Сын говорил: жить с ней было просто невозможно, а они люди работающие, кстати, еще и для того, чтобы иметь деньги на ее лечение. Вот они и решили разменять ее квартиру и поселить мать в однокомнатной. Я, конечно, спросил, как они могли бросить одну больную женщину, на что мужчина возразил: ее никто не бросал, можно спросить у соседки, которой они приплачивали для того, чтобы та наблюдала за матерью и каждый день ее навещала. Я отправился к этой соседке. Женщина изменилась в лице, когда услышала, что я из полиции и что приехал по поводу Захаровой, но сразу призналась: дескать, да, господин Захаров попросил за деньги присмотреть за матерью, однако у нее самой двое внуков, дочь растит их одна и часто обращается к ней за помощью, а Анна Григорьевна казалась ей нормальной, ну, с небольшими странностями, посторонних в квартиру не пускала, поэтому она и следила за ней через пень-колоду, однако деньги брала. Иногда соседка собирала ее для гуляния в парке, но, естественно, за ней не приглядывала. Когда я поинтересовался, почему вдруг Захарова стала одеваться в черное, да еще такое старомодное, соседка пожала плечами:

– Откуда мне знать? Я подумала: ей купили всё дети.

Как видите, она продемонстрировала полное равнодушие. Я тут же позвонил сыну нашей бывшей подозреваемой и описал ситуацию. Теперь дети собираются нанять квалифицированную медсестру. Это ответ на один из ваших вопросов. Сейчас отвечу и на второй. Откуда к Анне Григорьевне просочилась информация о Скобиной, никто понятия не имеет. Дети про эту Скобину никогда не слышали, сама Захарова жила и работала в другом районе и не могла с ней пересекаться ни по соседству, ни по работе. К тому же эта Скобина не является ей родней ни по одному из ее бывших мужей. Вот такие дела.

– Мы уже предполагали, откуда она почерпнула сведения об этой женщине, – заметил Павел. – Вероятно, гуляя, Анна Григорьевна познакомилась с кем-то, кто стал настойчиво внушать ей мысли о двух убийствах при помощи кинжала и рассказал про Скобину, причем разговор о черной вдове состоялся раньше. Убийца подготовила почву, убедила Захарову, что та тоже черная вдова и должна отомстить за свою, если так можно выразиться, коллегу, и семена проросли. Захарова нарядилась в черное (кстати, я думаю, что эту одежду ей принесла наша убийца) и постепенно вошла в образ. Разумеется, она никого не убивала. А настоящая черная вдова тем временем тщательно готовилась к преступлению. Михалыч сразу определил, что на ключах хозяев бывших квартир Скобиной имеются остатки парафина, то есть с них делали слепки. Леня, вот тебе и следующее задание. Бери ключи и пробеги по мастерским, отыщи мастера, который их изготовил. Возможно, у нас появятся дополнительные сведения об этой черной вдове.

Катя вздохнула. Киселев посмотрел на нее:

– Ты с чем-то не согласна?

– Да нет, согласна, – отозвалась Зорина, – просто уже представляю, что скажет Лёне хозяин мастерской. К нему наверняка тоже явилась женщина в костюме черной вдовы и не открывала рот.

– Возможно, но попытаться стоит, – кивнул Киселев. – Признаюсь тебе, Катерина, у меня тяжело на душе с тех пор, как ты назвала причину, по которой эта пресловутая вдова убивает мужчин. И, хотя честно скажу, это не укладывается у меня в голове и я не хочу в это верить, все равно как-то жутковато.

– Но это единственное сходство между Бучумовым и Найденовым, – заметила журналистка.

– А если другое мы просто не увидели? – произнес Павел.

Она пожала плечами:

– Значит, увидим. Понимаете, ребята, мне кажется, если я пойму, почему преступнице понадобилось устраивать такое представление с переодеванием в костюм черной вдовы, я ее вычислю. Возможно, тогда станет понятно, действительно ли она решила убивать подряд всех молодых и красивых, подстраиваясь под слова Скобиной на суде, или ее целью было свести счеты с одним, например, Бучумовым.

Костя хотел что-то сказать, но в кармане у Леонида запел телефон. Молодой оперативник достал его и взглянул на дисплей.

– Это Руденко. Он обещал позвонить, если что-нибудь вспомнит.

– Как он, кстати? – поинтересовался Киселев.

– Да так себе, – отозвался Сомов. – Во всяком случае, врач пока не разрешает с ним полноценно беседовать, хотя Валерий все время возражает против этого. Да, я вас слушаю, – он включил громкую связь.

– Здравствуйте, Леонид, – раздался знакомый голос Руденко. – Мы с вами договаривались, что я дам о себе знать, если что-нибудь всплывет в моей памяти. Помните, я говорил вам, что в тот роковой день на Романа напал какой-то парень, который утверждал: тот переспал с его сестрой – девственницей и теперь обязан жениться. Он угрожал Бучумову, что обольет его кислотой. Ну, помните?

– Конечно, помню, – отозвался Леонид.

– Девушку звали Зиной, но имя ни вам, ни мне ни о чем не сказало, – продолжал артист. – Я все время думал о том парне. Мне казалось: вроде бы я его где-то видел. И, представляете, я вспомнил где. Он работает в обувном ларьке «Каблучок». Недавно я приходил к нему и сдавал в ремонт свои туфли, которые мне жали. Я не вспомнил об этом сразу, потому что со мной разговаривал его напарник, а дебошир сидел в углу. Однако его огненная шевелюра обратила на себя внимание.

– Все ясно, – коротко бросил Сомов. – Ждите меня. Я сейчас выезжаю.

– Леня, на тебе еще ключники, – сказал Павел.

– Знаю. До свиданья, – когда Леонид скрылся за дверью, Киселев обратился к Пете:

– Я бы на твоем месте тоже не засиживался. Тебе придется сегодня обойти уйму народу, включая твой любимый психдиспансер.

Прохоров поморщился:

– Несмотря на хорошие отношения с главврачом, меня туда никогда не тянуло.

– Я могу предложить свои услуги? – подала голос Катя. – А Петя отправится к хозяевам квартир Скобиной и побеседует с ними на предмет того, кто и когда мог вытащить у них ключи.