Некоторые из небожителей, более кроткие и милосердные, сказали: «Люди слабы, сотворены они из хрупкого вещества, а потому надлежит помочь им; ведь ежели бы нам, будь то возможно, довелось поменяться с ними участью и стать такими, как они, мы, пожалуй, поступали бы не лучше. Не будем же на них гневаться, а лишь слегка накажем, — этого наверняка будет достаточно для нынешней их вины».

Тут выскочил Мом [84] и повел было дерзкие речи, но боги приказали ему замолчать, пообещав выслушать после других. Мому крепко хотелось разжечь гнев Юпитера, раз представился случай, однако он повиновался и принялся мысленно твердить длинную речь, чтобы произнести ее, когда наступит его черед. Но и кроме него нашлись боги не менее злобного нрава, которые сказали: «Оставлять безнаказанным столь тяжкое преступление было бы несправедливо: сие для нас, бессмертных богов, обида жестокая, а посему и каре надлежит быть жестокой. Полагаем, что этих людишек надобно изничтожить, покончить с ними навсегда, а новых не сотворять, ибо в их существовании вовсе нет нужды». Другие же боги противились этому и советовали Юпитеру поразить людей грозными молниями и, испепелив весь нынешний род человеков, сотворить других, лучших.

Так они судили, всяк по-своему, придумывая кары более или менее суровые, смотря по нраву и склонностям каждого, пока не пришел черед Аполлона, и лучезарный бог, испросив дозволения и благосклонного внимания, с важностью начал так:

«О всемогущий и всемилостивейший Юпитер! Тяжкое обвинение, которое выдвигаешь ты против людей, столь справедливо, что никто не может отрицать или оспорить твое право отомстить им так, как сам того пожелаешь. Но все же не могу лишь из почтения к тебе умолчать о нелицеприятном своем мнении. Ежели ты уничтожишь мир, тогда все твои труды окажутся тщетными; к тому же уничтожать свое творение, дабы создать лучшее, или раскаиваться в своих деяниях было бы в тебе признаком несовершенства, и ты, всевластный творец, сам бы себя уронил, прибегнув к столь чрезвычайным строгостям против своего же творения. Затем, создавать других людей, погубив этих, тебе также не подобает, ибо придется либо дать новым людям свободную волю, либо не давать ее. Если дашь, они всенепременно станут такими же, как нынешние; если не дашь, они не будут людьми, и тогда окажется, что ты понапрасну сотворил всю сию махину, сиречь небо, землю, звезды, луну, солнце, совокупность стихий и все прочее, с таким совершенством тобою устроенное.

Отсюда следует, что лучше оставить все по-старому, введя лишь одно новшество, которое и послужит к исправлению людей. Ты, владыка, даровал им богиню Усладу, дабы она пребывала с ними, покуда на то будет твоя всемогущая воля. Ежели бы люди были благодарны и справедливы, а ты лишил бы их защиты и щедрых своих милостей — это было бы недостойно тебя. Но раз они сами лишили себя права на твое благоволение, тебе надлежит проучить ослушников, присудив им хотя бы легкое наказание. Ведь несправедливо, чтобы они своевольно распоряжались всеми твоими благами тебе же в ущерб. Итак, ты должен отнять у них богиню Усладу и послать вместо нее Досаду, ее сестру, схожую с ней как две капли воды, — да познают они впредь свое ничтожество и твое величие, свою греховность и твое совершенство, свою дерзость и твою всеблагость, свой позор и твою славу, свою слабость и твое могущество. И тогда ты, по своей воле, с присущею тебе кротостью, будешь распределять награды достойнейшим, а не так, как теперь, когда и добрым и злым равно достается в удел благополучие. Тогда-то, полагаю, люди получат хороший урок и научатся быть благодарными. А теперь, о милосердый Юпитер, поступай, как тебе благоугодно».

Этим кратким обращением Аполлон заключил свою речь. Попробовал было Мом, заклятый враг людей, представить в своей ядовитой речи их проступки в самом черном свете, но остальным богам ведома была его пристрастность, и мнение Мома отвергли. Все дружно похвалили Аполлоново предложение, а выполнить его поручили Меркурию, который вмиг взмахнул крылами и, разрезая воздух, спустился на землю; а там люди пировали и плясали в честь своей богини Услады, даже не подозревая о том, что ее могут у них отнять. Приблизился Меркурий к богине и потихоньку передал ей волю богов; пришлось Усладе повиноваться, хотя и было ей это не по душе.

Видя, что богиню похищают, люди переполошились, стали цепляться за нее, чтобы помешать Меркурию, и, не жалея сил, бросились толпой на ее защиту. Посмотрел Юпитер на всю эту сумятицу и переполох, спустился сам на землю и, улучив минуту, когда люди крепко ухватились за платье богини, искусно вытащил ее и вместо Услады засунул в те же одежды Досаду, так что стала она точь-в-точь как Услада, которую Юпитер увлек за собой в небеса. Люди же были рады-радешеньки, не ведая про обман и воображая, что им удалось поставить на своем и удержать свою богиню. Но на самом деле было иначе.

С тех древних времен и поныне живо это заблуждение; все мы во власти обмана. Люди думают, что Услада осталась с ними на земле, а оно вовсе не так, остались только ее наряд и облик, под которыми скрыта Досада. Ежели ты, читатель, думаешь или предполагаешь иное, ты далек от истины. Хочешь убедиться? Слушай же.

Вообрази себе празднества, увеселения, пирушки, пляски, музыку, утехи и забавы — все, к чему тебя влечет, — и нарисуй все это таким прекрасным, каким только пожелаешь. Я спрошу тебя, куда идешь, и ты можешь с гордостью ответить мне: «На празднество наслаждения». От души пожелаю, чтобы ты испытал его. Ведь там роскошно цветут сады, журчат серебристые ручейки, фонтаны рассыпают бисер и жемчуг, веселя душу. Но скажи, удалось ли тебе попировать так, чтобы солнце не палило и ветер не дул? Удовлетворил ты свои желания и повеселился всласть? Встретили тебя радушно и ласково? Ведь нет такого наслаждения, к коему не примешалась бы досада. А ежели и обошлось без неприятности, то, когда вернешься домой и ляжешь в постель, непременно будешь чувствовать себя утомленным, запыленным, потным, пресыщенным, простуженным или сердитым, впадешь в меланхолию или захвораешь, а то и вовсе с ума сойдешь либо помрешь. Тягчайшие беды нас постигают как раз среди величайших удовольствий, кои обычно лишь преддверие и канун слез. Нет, даже кануном их не назову; между радостью и слезами не пройдет и ночи, но тут же, в самом разгаре своего поклонения Усладе, ты прольешь слезы — на больший срок тебе не поверят. Ну как? Теперь признаешь, что тебя обманула одежда богини и ослепила ее личина? Ты-то думал, будто там Услада, а это всего лишь ее облачение, в котором скрыта Досада. Теперь тебе ясно, что на земле нет услады и что истинная услада лишь в небесах? Итак, в ожидании небесной не ищи земной.

Как я радовался, уходя из дому! Мне чудилось столько услад, что даже думать о них было сладостно. Мне мерещился апрель и цветущие сады, но я не думал об августе и сборе плодов, о том, что в сих садах я стану добычей страстей; мне рисовались широкие, ровные дороги, а не то, что доведется брести по ним, изнемогая от усталости; меня манили яства и вина в харчевнях и постоялых дворах, но, незнакомый с нравами корчмарей, я забыл, что кормят там не даром, а яства подают вроде тех, о которых я уже рассказывал; меня веселило разнообразие и великолепие мира — птицы, животные, горы, леса, селения, будто все это мне так и поднесут на блюдечке.

Мне казалось, что ждет меня одно лишь блаженство, но я не нашел его ни в чем, кроме как в добронравной жизни. Я воображал, что все будут спешить мне на помощь, что всюду, куда ни приду, меня встретит и угостит родная мать, а служанка разденет, принесет ужинать в постель, почистит мое платье и утром подаст завтрак. Думал ли я, что мир так обширен? Довелось мне как-то видеть карту, куда его втиснули весь целиком. Мог ли я вообразить, что буду лишен в нем самого необходимого? Не думал я, не гадал, что на свете столько бед и горестей. Не думал, не гадал! Уж это мне присловье недоумков, довод глупцов, оправдание для невежд и прибежище для вертопрахов! Ибо человек толковый и мудрый должен думать, предвидеть и остерегаться. Я же поступил, как глупый мальчишка без понятия и правил. И поделом мне, ибо, отвергнув райское блаженство, я возжелал познать добро и зло.