Острое словцо было подхвачено с восторгом, все его повторяли и смеялись до упаду; богослов же так разозлился, что под конец гости и сами были не рады, что с ним связались. Но испанский посол, человек весьма благоразумный, поспешил унять разгоравшуюся ссору и обратить дело в шутку.

Капитан был малый простой и покладистый, как подобает солдату. Он смеялся от души и, осеняя себя крестным знамением, божился, что ничего такого мне не говорил и даже в мыслях не имел. И как человек, уже давно притерпевшийся к шуточкам, куда более забористым, чем все сказанное доктором, капитан рассудил, что тот был по-своему прав, защищаясь от неожиданного нападения, и посему предпочел оставить эту выходку без внимания.

Доктор же, удостоверившись, что единственным виновником его посрамления был я, так на меня взъелся, что от злости начал давиться словами и ни одного не мог выговорить до конца. Если он не вскочил с места и не набросился на меня с кулаками, то лишь потому, что его крепко держали. Не зная, чем мне отомстить, он дал волю языку и стал поносить меня последними словами, но я пропускал его брань мимо ушей и даже поддразнивал его, чтобы разозлить еще больше.

Видя, что я только посмеиваюсь, он совсем остервенел и распустил язык. Его яростные ругательства посыпались и на других сотрапезников, за малым исключением, а вернее, без всяких исключений, и дело приняло бы скверный оборот, если бы мой господин не утихомирил буяна, убедившись, что один озлившийся дурак может поднять такой содом, что многим умным станет тошно.

Хозяин кое-как отвлек и урезонил сеньора богослова. И чтобы поставить на этом крест и переменить разговор, повернулся к дону Чезаре, тому самому кабальеро из Неаполя, который рассказывал историю Доридо и Клоринии, и сказал ему:

— Сеньор Чезаре, всему Риму, и в том числе присутствующим тут господам, стало известно о смерти прекрасной Клоринии. Мы были бы весьма признательны, если бы вы рассказали нам, что сталось с верным Доридо, судьба которого сильно меня занимает.

— Со временем все это узнается, ваше сиятельство, — сказал Чезаре, — а сейчас говорить об этом было бы неуместно; повесть о столь великих бедах и скорбях будет некстати после того, чему мы были здесь свидетелями. Однако ужин подходит к концу, теперь самое время перейти к приятной беседе, и я охотно рассказал бы другую историю, которая лучше придется к случаю и тоже доставит вам удовольствие, ибо все это быль и чистая правда.

Одобрив его намерение, гости приготовились слушать, и он начал так:

— Случилось это в Вальядолиде, где находилась тогда резиденция коннетабля Кастилии, дона Альваро де Луна, достигшего к тому времени вершины своего могущества. Летом дон Альваро любил вставать задолго до рассвета и совершать небольшие прогулки, дабы насладиться утренней прохладой; немного размявшись, он возвращался домой, прежде чем летнее солнце начинало припекать. Но однажды, загулявшись дольше обыкновенного в саду на берегу речки Писуэрги и любуясь прекрасной растительностью, веселыми рощами, чудными цветами и наливными плодами, он не заметил, как прошло время и наступил сильный зной. Боясь идти домой под палящими солнечными лучами и не имея желания покинуть столь приятное место, коннетабль решил остаться там на весь день. А чтобы скоротать время, пока слуги готовили все для трапезы, он предложил двум кабальеро из своей свиты, дону Луису де Кастро и дону Родриго де Монтальво, рассказать какое-нибудь из любовных приключений, в которых им довелось испытать большие опасности и тревоги. Оба молодых сеньора были из числа самых блестящих, знатных, образованных, изящных и прекрасных собой кавалеров, оба отличались во всех играх и состязаниях и бесспорно могли наилучшим образом удовлетворить пожелание дона Альваро. Желая еще больше их раззадорить, он обещал подарить свой драгоценный перстень с бриллиантом тому, чей рассказ окажется занимательней.

Первым заговорил дон Луис и начал так:

«Весьма возможно, сеньор коннетабль, что иной несчастливый любовник, повествуя о своих горестях, уснастил бы рассказ описаниями чувств, преувеличениями и риторическими фигурами, дабы подействовать на слушателей изяществом слога. Такого рода повести нередко встречаются в книгах. Однако я сомневаюсь, чтобы в наше время с кем-нибудь другим случилось такое необычайное, из ряда вон выходящее приключение, какое довелось пережить мне; я расскажу вам о нем без всяких ухищрений, передав все так, как оно произошло в действительности. Судите сами, ваша светлость, сколь много я претерпел.

Я был влюблен в одну девицу из весьма знатной кастильской семьи, известную своей красотой не менее, чем умом и добродетелью. Истинность моих слов и всего, что я расскажу в дальнейшем, может подтвердить дон Родриго де Монтальво, мой близкий друг, посвященный во все мои дела.

Я служил своей даме в течение многих лет, лучших в моей жизни, соблюдая столь полную тайну, что никто об этом не подозревал: таково было ее желанье. В честь дамы я выступал в состязаниях, боях быков и копейных играх, бился на турнирах и поединках, давал балы и устраивал маскарады. Чтоб отвести все подозрения, обмануть соглядатаев и не дать пищи домыслам, я делал вид, будто взор мой привлекали другие красавицы; в действительности же единственной госпожой и владычицей моей души была она, и это было ей хорошо известно.

Расходы на празднества, увеселения, а также другие издержки, направленные к той же заветной цели, сильно поубавили мои богатства, и хотя родители оставили мне хорошее состояние, я всячески изощрялся в поисках новых средств, разорял свои владения, распродавал земельные угодья и, наконец, растратив все, стал так беден, что, если бы не великодушная помощь вашей светлости, мне нечего было бы есть. Конечно, достойно сожаления, что кабальеро моего рода и звания остается без всяких средств и в такой бедности, что вынужден искать себе господина, тогда как сам привык ходить в сопровождении свиты; хотя я почитаю за особенное счастье, что стал служить вашей светлости, все же, несомненно, куда счастливее тот, кто живет спокойно и беззаботно, не тревожась о своей судьбе и не помышляя всечасно о том, как бы снискать расположение сеньора. Однако главной причиной моей скорби и сокрушения было не это, а поступок моей дамы. Долго поддерживала она во мне пустые надежды, заверяла в том, что никому другому не будет оказывать милостей, и клялась, в награду за верную любовь, стать моей супругой. Не знаю, женская ли переменчивость тому виной или одна лишь моя злая судьба, но, когда я все потерял и обеднел, она забыла нашу любовь и, пообещав мне свою руку, отдала ее другому и с ним обвенчалась. Она изменила долгу и природе, ибо, презрев мои заслуги и достоинства, избрала себе в удел богатство и супруга, совсем ей неподходящего. Муж намного богаче ее; правда, по годам он ей в отцы годится, но деньги, как видно, могут и этому горю пособить. Вот краткая история моей любви, ее счастливого начала и горестного конца. Не буду утомлять вашу светлость подробным описанием всего, что я выстрадал за это время: вам нетрудно самому об этом догадаться и вообразить, сколько мук и опасностей перенес тот, кто лелеял столь высокие помыслы и усердно хранил тайну, ни в чем не отступая от своего долга.

Не думаю, чтобы дон Родриго или другой кабальеро могли поведать вашей светлости о большем несчастье. Ибо вместо награды за преданную любовь и верное служение я был наказан, напрасно поверив нежным и сладостным обетам; я потерял время, потерял состояние и в довершение всего потерял мою избранницу; взамен же фортуна предлагает мне только ваш перстень».

На этом дон Луис закончил свою речь, а дон Родриго де Монтальво сказал:

«Перстень вы тоже потеряли, ибо он по справедливости достанется мне. — И, повернувшись к коннетаблю, продолжал так: — Всемилостивейший сеньор! Хотя дон Луис рассказал чистую правду и я сам, как близкий его друг, готов в том присягнуть, однако на сей раз он отнюдь не может притязать на ваш бриллиант. Если бы он взглянул на дело беспристрастно и поставил бы себя на мое место, то сам решил бы спор в мою пользу. Но, поскольку он находится сейчас в ослеплении, рассудите нас вы, ваша светлость, выслушав историю, случившуюся со мной; а начинается она как раз с того, на чем кончается история дона Луиса, только что вам рассказанная. Дело было так: несколько дней тому прогуливались мы с доном Луисом под вечер берегом этой реки, беседуя о предметах, весьма далеких от любви, как вдруг к дону Луису подходит старый слуга той самой сеньоры, дамы его сердца, и украдкой подает ему письмо. Распечатав его и прочитав, дон Луис дал и мне его прочесть. Я исполнил это не раз и не два, ибо до крайности изумился тому, что было в нем написано. Бог не обидел меня памятью, да и содержание письма настолько необыкновенно, что я запомнил его от слова до слова и могу повторить перед вами.