– Вот как!
– снова подал голос кардинал, на этот раз вполне благодушно, словно принимая правила игры если не Люцифера, то герцога.
– А как именно?

– Всевышний, сотворив человека, взрастив в Эдеме пресловутое древо познания, знал, что он сорвет непременно запретный плод, сама природа, а не я или змий, подскажет, и Бог не сделал ничего, чтобы этого не случилось. Значит, Бог по своей воле допустил это, провидя, что я не оставлю тех, кто изгнан из Эдема якобы по моей вине.

Бог не может не ведать, что он творит, иначе он не Бог. Так начинается человеческая история, в которой, как проклятье, тяготеет над судьбами народов и каждого человека пресловутая борьба добра и зла, разрушительная, порождающая все зло на Земле. И его приписывают мне, хотя творят его от имени Бога, церкви и властителей. И все же, все же жизнь торжествует, и вновь воссияла земная красота. И разве этого не видит Бог? Пришло время явиться к нему. Я прошу у Всевышнего аудиенцию.

– Так он примет тебя!
– пробормотал кардинал.

На сцене в вышине небес возникает восседающий в тронном кресле старик в тяжелых и пышных одеждах, похожий на одного из знаменитых пап. Кажется, это всего лишь картина, принадлежащая кисти Рафаэля, но кресло опускается, и Господь Бог с усилием приподнимает голову, склоняющуюся на бок, словно он задремал. За ним проступают три архангела.

– Кого Бог послал?
– спросил старик, словно он не сам Бог.
– В послеполуденное время даже твари на Земле спят, а мне не дают. Куда спешить, если мы пребываем в вечности?

– Всевышний! Явился тот, кого мы не любим, с кем враждуем от века и кто рождает в нас, ангелах, злобу, - заговорил первый архангел, возможно, Рафаил.

– Не любит, вражда, злоба - неужели это из лексикона ангельских созданий?
– с легким недоумением вопрошал Бог, словно самого себя.

– С кем поведешься, от того и наберешься, - проворчал с недовольным видом второй архангел, возможно, Михаил.

– Если моя божественная сущность - любовь, о чем вы сами все уши мне прожжужали, - продолжал вопрошать Бог, - то откуда в ней взяться злобе?

– Злобствует дьявол, и мы, против воли, впадаем во гнев, воюя с богоотступником во имя Господа нашего!
– заявил с беззаботным видом третий архангел, верно, Гавриил.

– А чего он хочет?

– Он соблазнил сотворенную из ребра Адама Еву. Он повинен в грехопадении человека. Он и поныне только тем и занят, что человека отвращает от молитв и служения Богу. Он научил его различным ремеслам и искусствам, кои некогда процветали у язычников. А роскошь ведет еще к большим соблазнам. Культ золотого тельца, разврат и зло воцарились на Земле.

– Ну, а сын мой, что же, разве не принес себя в жертву во спасение человека?
– с недоумением произнес Бог.

– Принес, - усмехнулся первый архангел.
– Только дьявол не дремал ни в послеполуденное время, ни ночью.

– А что он еще там сделал?

– Много чего. С утверждением правильной веры кумиры ложные были, естественно, повержены, а ремесла и искусства пришли в упадок. Он возродил их вновь, - заявил второй архангел с возмущением.

– А что же в том плохого? В ремеслах? В искусствах?

– Сына Божьего изображают на картинах не иначе, как голого, распятого на кресте или снятого с креста, стыд и срам.

– А за богородицу всякий художник выдает портрет своей возлюбленной или куртизанки, - рассмеялся третий архангел.

– А слуги мои, священнослужители, куда смотрят?
– впадая во гнев, затрасся головой старик.

– Все эти изображения висят открыто в церквях, как и во дворцах первосвященников и королей. Такие ныне времена.

– Постойте! Разве все это говорит не о любви к нам?
– Бог искал, повидимому, более справедливой оценки.

– О, да! Ведь изображения распятого висят наравне с кумирами поверженных языческих богов, с их статуями, отрытыми из-под развалин древних строений. Тут уж он постарался, точно он язычник из язычников.

– Кто он?

– Люцифер! О нем речь, - хором произнесли три архангела.

– Пусть взойдет сюда, - велел Господь Бог строгим голосом, чтобы архангелы более не перечили ему.
– Я достаточно наслышан об его деяниях от вас, чтобы выслушать и его самого.

Архангелы обменялись выразительными взглядами, весьма недовольные решением Всевышнего, словно он их должен слушаться во всем, и чуть отошли от трона.

Люцифер, отошедший влево с явлением Господа Бога, а справа на сцене, как сказано, сидели в креслах герцог и его гости, снова выступил вперед, возвышаясь, словно исполинский дух, высоко над зрителями и вровень с Богом на троне в вышине. Но то проступал, вероятно, его световой образ, излучающий свет, или его тень из света, а сам он в человеческом обличье, от этого не менее суровый и величественный, театрально эффектный, сделал еще два-три шага вперед и заговорил: