– Нет, нет!
– повела рукой Эста, заметив печаль, охватившую художника.
– С Дианой произошло нечто удивительное, как, впрочем, со всеми нами, Аристей, я думаю, благодаря вам. Ваши вещи в доме графини. Идемте!

– В доме графини? Почему?

– В мире произошло много чего, пока вы странствовали. Всеевропейская война, революция в России.

– Революция?
– Леонард загорелся.
– И она победила?

– В России в муках рождается новый мир.

Графиня Анастасия Михайловна пригласила Аристея и Леонарда на обед, сразу извинившись, что по нынешним временам роскошного стола не обещает.

– Все же мы должны непременно отметить ваше возвращение из странствий, - улыбнулась графиня.
– Это настоящий праздник.

У ворот остановилась коляска с Легасовым.

– Мамочки! Эти господа здесь!
– растерянно возмутился Тимофей Иванович, не столь могучий, как прежде, а осунувшийся несколько к старости либо от пережитых невзгод.
– Маги! Чародеи! Пакостники!

Он достал из коляски корзину со съестными припасами. Хозяйка встречала гостя у парадного входа, а со стороны сада в дом вошли Аристей и Леонард. Дианы не видать.

– Тимофей Иванович, вы одни?
– полушепотом справилась Анастасия Михайловна.

– Да, - тоже полушепотом отвечал Легасов.
– Она ведь не может появляться со мной в обществе.

Тимофей Иванович, отдав корзину прислуге, приосанился, в светлом дачном костюме, порядком измятом, уже без выпирающей из него энергии, то есть явный старик, смирившийся с возрастом и даже находящий в нем новую форму самоутверждения.

– Ну-с, господа, откуда вы? Позвольте полюбопытствовать, не из преисподней? Простите, или вам ближе слово товарищ?
– громко, словно храбрясь, расхохотался Легасов.

– Прекрасное слово товарищ, не правда ли?
– примирительно произнесла Анастасия Михайловна.
– А то фи - господа. А человеком называют слугу.

Вверху на лестничной площадке вестибюля показалась Эста, со сна особенно по-детски невинная и прекрасная, как никогда.

– О, Психея!
– прошептал, по своему обыкновению, Леонард.

Все рассмеялись и собрались с переменившимся настроением за празднично сервированным столом. В окна заглядывало синее небо с белыми, быстро наплывающими облаками. Сияли фарфоровые тарелки и вазы. Невольно думали о Диане, но говорить о ней остерегались, ведь столь необычно ее возвращение к жизни.

Легасов заговорил о сборах за границу, звал графиню с Эстой с собой, видимо, в мыслях именно о Диане. Эста улыбнулась и промолчала. В ее голове мелькал куда более насущный вопрос: что же случилось с нею? Что имело место? Всего лишь грезы, сновидения? Откуда взялись Леонард и Аристей? Она ничего не ела, невидяще глядя перед собой.

– Эста! Эста!
– невольно рассмеялись вокруг.

– Послушайте!
– она встряхнула головой.
– Я вам поведаю о сошествии Психеи в аид по приказанию Афродиты. Не из сказки Апулея эпизод. Ведь, мнится мне, я сама там была.

– Эста!
– забеспокоилась Анастасия Михайловна.

– Не бойтесь. Мне просто необходимо всплыть. Ведь я все там частью души. Надо вам сказать, в подземном царстве мертвых три сферы: собственно аид, где мрачно и глухо и где Сизиф катит камень на гору, а есть Елисейские поля, это огород Персефоны, и Элизиум...

– Остров блаженных?
– вспомнилось Тимофею Ивановичу.

– Да. Только то театр, где души героев и бессмертных разыгрывают эпизоды из их деяний, я думаю, не столько для собственного развлечения и тамошней публики, не только ради катарсиса, что, конечно, для них бесконечно важно, но и для человеческого бытия вообще, в череде веков, как бьют подземные ключи чистейшей воды, собираясь в реки и моря, дающие жизнь всему живому от растений до человека.

– Что же выходит, Элизиум не мир теней, а идей?
– с заинтересованным вниманием рассудил Леонард.
– Формосозидающих сущностей или моделей?

– Я попала в Элизиум в тот момент, когда после решения достославного спора о золотом яблоке Парисом, а он из пастуха оказался царским сыном, смутная тоска стеснила ему грудь и все гнала его на берег моря, которое неодолимой далью разделяло его от спартанской царицы, прекраснейшей из смертных женщин, кого и обещала в жены ему Афродита, не смущаясь тем, что Елена - замужняя женщина и недавно она родила дочь, а ее муж Менелай после смерти царя Тиндарея, став царем Спарты, и вовсе возгордился женой, почитая себя счастливейшим из смертных. Но счастье и горе, выпадающие на долю человека, будь он царь, уже расписаны на свитках его судьбы.