Торби занимали совсем другие мысли. Служба должна была кончиться поминовением его отца. Крауза рассказал мальчику, что он должен будет делать, и пообещал помочь ему прорепетировать, но Торби все же волновался. Его отнюдь не успокоила весть о том, что нынче вечером должна состояться премьера «Духа «Сизу «».

Еще больше Торби расстроился, когда увидел у Фрица экземпляр сценария, который тот тщательно зубрил.

— Учу твою роль! — недовольно пробормотал Фриц. — Отец велел мне подготовиться на случай, если у тебя вдруг отнимутся ноги или ты упадешь от волнения в обморок. Но не беспокойся: я не собираюсь отнимать твой триумф, я лишь должен помочь тебе расслабиться, если ты, конечно, сможешь сделать это, когда тысячи глаз станут смотреть, как ты лижешься с Лоан.

— А ты сумел бы?

Фриц задумался.

— Можно попробовать. Лоан выглядит просто восхитительно. Может быть, мне стоит самому переломать тебе ноги?

— Голыми руками?

— Не соблазняй меня. Торби, это всего лишь предосторожность. Точно так же и вы, стрелки, несете вахты парами. Но ничто меньшее, чем сломанная нога, не избавит тебя от обязанности произносить эту чушь!

Торби и Крауза вышли из корабля за два часа до начала службы. Капитан заметил:

— Мы можем пока неплохо провести время. День Памяти — великий праздник, особенно если ты сумеешь настроить свои мысли как надо. Однако сиденья там жесткие, и служба очень длинная.

— Да, отец… расскажите мне, что я должен буду делать во время поминовения моего папы, Баслима?

— Ничего особенного. Ты будешь сидеть в первом ряду и подавать реплики во время молитвы по усопшим. Ты знаешь слова?

— Не уверен.

— Я запишу их для тебя. Что же касается остального… будешь делать то же, что и я для своей матери, твоей бабушки. Смотри, а когда наступит твоя очередь — делай то же самое.

— Понятно, отец.

— А теперь успокойся.

К удивлению Торби, капитан Крауза встал на движущуюся дорожку, уходившую в сторону от места Встречи, а затем свистом подозвал автомобиль. Экипаж мчался гораздо быстрее, чем было принято ездить на Джуббуле, и почти так же лихо, как на Лозиане. Едва успев обменяться парой слов с водителем, они прибыли на железнодорожную станцию. Торби не успел даже разглядеть город Артемиды.

Он удивился еще раз, когда отец купил билеты.

— Куда мы едем?

— Загород, — Крауза посмотрел на часы. — У нас масса времени.

Монорельсовая дорога давала восхитительное ощущение скорости.

— С какой скоростью мы движемся, отец?

— Полагаю, около двухсот километров в час, — Краузе пришлось повысить голос.

— А кажется, что еще быстрее.

— Достаточно быстро, чтобы свернуть шею. Быстрее и ехать-то нельзя.

Ехали они полчаса. Металлургические заводы и фабрики больших верфей уродовали местный ландшафт, но все это было ново и необычно, и, рассматривая то, что открывалось взгляду, Торби решил, что принадлежащие Саргону заводы — мелкие лавочки по сравнению со всем, что он увидел здесь. За зданием станции, на которой они сошли, тянулась длинная высокая стена; Торби разглядел стоящие за ней звездолеты.

— Куда мы приехали?

— На военный космодром. Мне нужно встретиться с одним человеком, и сегодня самое подходящее время.

Они подошли к воротам. Крауза остановился и осмотрелся: вокруг никого не было.

— Торби…

— Да, отец?

— Ты не забыл то послание, которое мне передал Баслим?

— Сэр?

— Ты можешь его повторить еще раз?

— Ну, не знаю, отец. Это было так давно.

— Все же попробуй. Итак: «Капитану Фьялару Краузе, шкиперу звездолета «Сизу», от Калеки Баслима. Приветствую тебя, мой старый друг…»

— «…Приветствую тебя, мой старый друг, — подхватил Торби. — Приветствую тебя и твою Семью, клан, и…» Смотри-ка, я все помню!

— Разумеется, — мягко сказал Крауза, — ведь сегодня День Памяти. Давай дальше.

Торби продолжал. Он услышал голос отца, звучащий из его уст, и по щекам юноши потекли слезы.

— «…Свидетельствую мое уважение твоей достопочтенной матери. Я говорю устами своего приемного сына. Он не понимает финского…» — но я же все понимаю!

— Продолжай.

Когда Торби дошел до слов «…я уже умру…», голос его сорвался. Крауза яростно потер нос и велел говорить дальше. Торби сумел добраться до конца текста, хотя голос предательски дрожал. Крауза дал ему выплакаться, потом строго приказал вытереть лицо и взять себя в руки.

— Сынок, ты понял, о чем шла речь в середине текста?

— Да… да, я понял все.

— Тогда ты понимаешь, что я обязан сделать.

— Я должен… покинуть «Сизу»?

— А что говорил Баслим? «При первой возможности…» Так вот она, эта первая возможность, и мне пришлось очень постараться, чтобы ее получить. И, скорее всего, последняя. Баслим не подарил, а лишь одолжил мне тебя, сынок. И вот я должен отдать долг. Ты понимаешь это?