— Кип! Кип! Вставай. Вставай, пожалуйста.

— Что? Почему?

— Потому что я не могу тебя тащить. Я пыталась, но я не могу. Ты слишком тяжелый.

Я обдумал ее слова. Конечно, она не может меня тащить… вот придумала! Я же в два раза больше ее. Это я бы ее понес… вот только отдышусь…

— Кип! Пожалуйста, вставай. — Она уже плакала навзрыд.

— Ну конечно, солнышко, — ласково сказал я. — Раз уж тебе так хочется. — Я попытался встать, это было ужасно трудно. Можно сказать, меня подняла она. Когда я оказался на ногах, она придержала меня, чтобы я не шатался.

— Повернись. Иди.

Она почти волокла меня. Подставила плечи под правую руку и подталкивала. Каждый раз, когда мы добирались до одной из взорванных дверей, она или помогала мне перебраться, или просто переваливала, а потом снова поднимала.

Наконец мы добрались до шлюза, и она впустила изнутри воздух. Ей пришлось отпустить меня, и я свалился. Когда внутренняя дверь открылась, она повернулась, начала что-то говорить — и поспешно стянула с меня шлем.

Я сделал глубокий вдох, голова закружилась, в глазах потемнело.

Она внимательно рассматривала меня:

— Ты как, в порядке?

— Я? Конечно! А что?

— Давай помогу тебе пройти внутрь.

Я не понял, зачем мне помогать, но она уже принялась, и, оказалось, не зря. Она усадила меня на пол рядом с дверью, спиной к стене — я не хотел ложиться.

— Кип, я так испугалась!

— Почему? — я не мог сообразить, чего она так разволновалась. Разве Мамми не сказала ей, что мы справились?

— Ну, потому что… Не нужно было отпускать тебя наружу.

— Но ведь нужно было установить маяк.

— Но… Ты установил его?

— Конечно. Мамми обрадовалась.

— Я уверена, что она бы обрадовалась, — сказала она скорбно.

— Но она на самом деле обрадовалась.

— Тебе помочь? Помочь снять скафандр?

— Хм… Нет, пока нет. Принеси попить.

— Сейчас!

Она вернулась и протянула мне воды. Оказалось, что мне вовсе не так хочется пить, как я думал. Меня мутило. Она всмотрелась и сказала:

— Не возражаешь, если я ненадолго уйду? Ты сейчас как?

— Да ничего, — мне было плохо, все начало болеть, но тут она ничем не могла помочь.

— Скоро вернусь. — Она начала пристегивать шлем, и я с вялым любопытством отметил, что она была в своем скафандре — раньше мне почему-то казалось, что она в скафандре Тима.

Она направилась к шлюзу, и я понял, куда и зачем она собралась. Я хотел сказать ей, что Мамми лучше не приносить сюда, потому что здесь она может… она может… даже мысленно я не мог произнести слово «разлагаться».

Но Чибис уже ушла.

Думаю, она отсутствовала минут пять, не больше. Я сидел с закрытыми глазами, в какой-то прострации. Я заметил только, как открылась внутренняя дверь. Через порог перешагнула Чибис, неся в руках, как полено, Мамми. Она совсем не сгибалась.

Чибис положила Мамми на пол в той же позе, в какой я видел ее в последний раз, потом отстегнула шлем и заплакала.

Я не мог подняться. Ноги разламывались от боли. И руки тоже.

— Чибис… пожалуйста, солнышко. Это ведь не поможет.

Она подняла голову.

— Все. Я больше не буду плакать.

И она больше не плакала.

Так мы сидели очень долго. Чибис опять предложила помочь мне вылезти из скафандра, но когда мы попытались это сделать, мне стало так больно, особенно ноги и руки, что я попросил ее остановиться. Она встревожилась.

— Кип… боюсь, что ты обморозился.

— Может быть. Но сейчас с этим ничего не поделаешь, — я поморщился и сменил тему. — Где ты нашла свой скафандр?

— О-о, — на ее лице промелькнула злость, сменившаяся улыбкой. — Никогда не угадаешь. Внутри скафандра Джока.

— Да уж. Прямо «Пропавшее письмо» [110] .

— Что?

— Ничего. Не знал, что у Сколопендера было чувство юмора.

Вскоре после этого мы почувствовали еще одно сотрясение, очень мощное. Будь там люстры, они бы задрожали, пол качнулся. Чибис взвизгнула.

— Ох! Почти такое же сильное, как последнее.