Мне снилось, что я дома…..

От этой мелодии я встрепенулся.

— Мамми!

«Доброе утро, сынок. Я счастлива, что ты поправляешься».

— Я хорошо себя чувствую. Хорошо выспался… — я уставился на нее и брякнул: — Ты же умерла! — так и выложил.

Ее ответ прозвучал тепло, с мягким юмором. Так поправляют промашку ребенка.

«Нет, милый, я просто замерзла. Я не такая хрупкая, как тебе, может быть, показалось».

Я проморгался и снова посмотрел на нее.

— Так это был не сон?

«Нет, это был не сон».

— Мне казалось, что я дома и… — я попытался сесть, но смог только поднять голову. — Но я дома!

Это моя комната! Слева комод, за спиной Мамми — дверь в прихожую, справа мой стол, на нем стопки книг, над ним — вымпел Кентервильской школы. Над столом окно, за окном старый вяз — на ветру шелестят пронизанные солнцем листья.

Логарифмическая линейка лежала там, где я ее оставил.

В голове был туман, но внезапно я понял. Все действительно было на самом деле, мне приснился только дурацкий конец. Несомненно, что «полет на Вегу» — результат действия кодеина.

— Вы привезли меня домой?

«Мы привезли тебя домой… Это твой второй дом. Мой дом».

Кровать затряслась. Я вцепился в нее, руки не слушались. Мамми все пела:

«Тебе нельзя без своего гнездышка. Мы свили его».

— Мамми, я ничего не понимаю.

«Мы знаем, что птицу лечит ее гнездо. И мы построили его для тебя».

В ее речи не было слов «птица» и «гнездо», но по смыслу они были ближе всего.

Я глубоко вздохнул, чтобы собраться с мыслями. Я понял ее. Объяснять понятно — уж это она умела лучше всех. Комната была не моя, я был не дома — просто сделано очень похоже. Но я все никак не мог прийти в себя.

Я огляделся и подивился, как я мог ошибиться.

Свет из окна падал не в ту сторону. На потолке не было заплатки, которая появилась, когда я делал тайник на чердаке, и под молотком отвалилась штукатурка. Не там лежали тени.

Книги были аккуратными и чистенькими, как коробки с конфетами. И корешки я не мог узнать.

В общем похоже… детали не совпадали.

«Мне нравится эта комната, — пропела Мамми. — Она похожа на тебя, Кип».

— Мамми, — спросил я слабо, — как вы это сделали?

«Мы спрашивали тебя. И Чибис помогла».

Я подумал: «Но Чибис никогда не видела мою комнату». Впрочем, она видела достаточно американских домов, чтобы стать на Веге консультантом-экспертом.

— Чибис здесь?

«Она сейчас придет».

Если рядом Чибис и Мамми, все будет хорошо. Вот только…

— Мамми, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Она положила крошечную, теплую ладонь мне на лоб и наклонилась надо мной так, что я увидел лишь ее огромные, как у лемура, глаза.

«Ты их повредил. Теперь ты поправляешься. Не волнуйся».

Когда Мамми советует не волноваться — волноваться нечего. Я и не собирался вставать на уши; мне хватало глядеть в ее глаза. В них можно утонуть, можно нырнуть и плавать кругами.

— Хорошо, Мамми, — Я вспомнил кое-что еще. — Ты же… ты замерзла. Это правда?

«Да».

— Но… Замерзая, вода разрывает живые клетки. Это известно.

«С моим телом такого никогда не может случиться!»

— Ну… — я поразмыслил. — Только меня, пожалуйста, не купайте в жидком воздухе. Мое тело для этого не годится.

И вновь она ответила со смешком:

«Постараемся не повредить тебе. — Она выпрямилась и слегка потянулась, качнувшись, как ива. — Чувствую — идет Чибис».

В дверь постучали — еще одно несоответствие: звук не соответствовал стуку по легкой, разделяющей комнаты, двери, — и раздался голос Чибис: «Можно?». Впрочем, она не стала дожидаться ответа (я бы удивился, случись наоборот), а сразу вошла. То, что я успел увидеть за дверью, выглядело в точности как у нас дома. Они тщательно потрудились.

«Входи, милая».

— Давай-давай, Чибис. Тем более ты уже вошла.

— Не привязывайся.

— Уж кто бы говорил. Привет, детка.