Газели
вернуться

Дехлеви Амир Хосров
Шрифт:

«Сто сердец пылают…»

Сто сердец пылают, как во мраке свечи, В черных косах, павших струями на плечи. И в огне сочится и чадит алоэ Распаленных страстью, взятых в плен тобою. Ты мечом жестоко рассекаешь тело И неотразимо мечешь взором стрелы. Извела Хосрова так твоя немилость, Что глазницы кровью сердца обагрились. Но оковы рабства надеваешь снова, Хоть давно печали предала Хосрова.

«В этом мире всех наездниц…»

В этом мире всех наездниц превзошла искусством ты, В этом мире нет красавиц столь же дивной красоты! Стан — стройнее кипариса. Если есть еще такой, То достоин поцелуев и объятий только твой! Нет душе моей покоя, сердце мечется, стеня, А терпенья не осталось и крупицы у меня. Многих в горе я утешил, от любви полуживых. Средь утешенных, однако, нет утешившего их. Ты сулишь блаженство встречи. Так не медли, поспеши! Опоздаешь — у Хосрова не останется души. Лучше вместо обещаний навсегда со мной порви. Не испытывай, не мучай сердце пленника любви! Верь, оно твое! Не веришь? Оттого меня не жаль? Что ж, не веришь ты Хосрову, так спроси его печаль!

«О черный мрак разлуки…»

О черный мрак разлуки, подобный тьме ночей! Во мраке вижу кудри — и мрак еще черней. Как тьмой не быть объятым, когда свечу желанья Зажечь не в силах сердце от призрака свиданья? Не знает тот, кто не был хоть раз любовью пьян, Вина, что опьяняет сильнее, чем дурман. Во зле повинны люди, в корысти — зла причины. Во всех моих печалях красавицы повинны. Вопить из-за колючки — таков удел людей. Из-за прекрасной розы рыдает соловей. Любовь, как зной пустыни, томит влюбленных жаждой. Отправиться в пустыню отважится не каждый. Я не дерзну губами твоих коснуться ног, Но дай мне в изголовье, как милость, твой порог! Коль я умру, не думай, что я убит тобою. О нет, не ты убийца! Любовь тому виною. Ее хмельные стрелы давно попали в цель. Проходит жизнь Хосрова, но не проходит хмель.

«Я луной тебя назвал бы…»

Я луной тебя назвал бы — слух она не услаждает. Я тебя назвал бы розой — перлы слов не рассыпает. Ты не знаешь, нет, не знаешь, что не сплю я до рассвета. Где уж знать, коль ты вкушаешь сладкий сои, забыв поэта. И никто тебе не скажет, как тоска скитальца гложет. Ветерок об этом знает, но сказать, увы, не может. До земли спадают кудри и окутывают плечи, Но уста они лишили словаря любовной речи. О жестокая, волненье — для тебя чужое слово. Ты могла бы научиться волноваться у Хосрова.

«Напрасны проклятья…»

Напрасны проклятья и слезные стоны! Что делать, судьба не всегда благосклонна. Я с радостью жертвою стал бы твоею. Что делать, заставить любить не умею. Печальному сердцу лекарство — терпенье. Что делать, коль в сердце терпенья — ни тени? Сношу терпеливо лишь тяжкие муки. Что делать, коль ранен кинжалом разлуки? Тебя не заставит забыть и могила. Что делать, коль ты обо мне позабыла? Раба обласкают — он сдвинет и горы. Что делать, стелюсь я, я слышу укоры. Ты жизни Хосрову дороже, о пери! Что делать, стучусь я в закрытые двери.

«Ты — статуя, ты — идол…»

Ты — статуя, ты — идол, чье сердце тверже скал. Нет, сердце не такое создатель Еве дал. Я с амброю сравнил бы твой тонкий запах кос, Но благовонней амбры сердца в силках волос. Твой лик — сиянье шелка, но похищать сердца Не может шелк подобно сиянию лица. Сказал: «Себя увидишь, коль взглянешь на луну», В ответ сказала: «Лучше я в зеркало взгляну». Я жажду сна в могиле. О, как покоен он! Коль рядом нет подруги, подобен аду сон. Винишь, Хосров, красавиц? Виновны не они. В соблазне красотою глаза свои вини!

«Сердце к ней ушло…»

Сердце к ней ушло, оставив то, чего оно желало, И молва на перекрестках, как змея, вонзает жало. Я и сам делюсь печалью и скорблю, не пряча слезы, Ведь моим устам остались лишь несбывшиеся грезы. Как мячом, играла честью, но победу, безусловно, Над соперниками все же одержал я, пусть духовно! Вся цена душе, о роза, твоему равнялась взгляду, И, коль сердца не осталось, оболочки ей не надо. На твоем пути, наверно, вовсе душу потеряет Тот потерянный, чье сердце у тебя в руках сгорает. Что отвыкнет от страданий и без сердца он едва ли. Тот, чье сердце так привыкло к безысходности печали. О Хосров, не лучше ль сразу, не испытывая жалость, Кончить все земные счеты, если сердца не осталось?

«Сердце, верящее в то, что красавиц покорит…»

Сердце, верящее в то, что красавиц покорит, Я сравнил бы со стеклом, что взялось разбить гранит. Но и праведник-аскет, торопящийся в мечеть, Просто, как зеленый плод, не успел еще созреть. Ты спросила: «Это кто?» Слух ласкал небрежный тон. «Дервиш, — кто-то дал ответ. — Просит милостыни он». О притворство! Но зачем за неверность клясть подруг, Коль подругам красота изменяет тоже вдруг? Знаешь ты — зачем заря? Чтоб тавро разлуки мог У влюбленных выжигать полыхающий восток. В этом мире все не так. Тошно жить Хосрову в нем. Оттого играет он с красотою, как с огнем.