Газели
вернуться

Дехлеви Амир Хосров
Шрифт:

«У роз твоя, о роза, красота…»

У роз твоя, о роза, красота, И дали цвет вину твои уста. Нарцисс в твои нарциссы глаз влюблен, Когда очей не сводит с розы он. Дыханьем розы дышит соловей, Подобно мне, и в час разлуки с ней. Аркан твоих благоуханных кос Опутал сердце и навек унес. Арканы рвавший мул Дулдул [4] — и тот Аркана кос твоих не разорвет. Брось на Хосрова милостивый взгляд, Коль подарить ему желаешь клад!

4

Арканы рвавший мул Дулдул… — мул пророка Мухаммеда, на котором он якобы вознесся на небо; в преданиях Дулдул славится своей мощью.

«Наполнен кубок мой печалью по края…»

Наполнен кубок мой печалью по края. Где, утренний зефир, любимая моя? В ночи не светит мне и полная луна. Где свет моих очей, не ведающих сна? Сказала мне: «Рыдай!» Рыдаю день и ночь. Где та, что может мне сочувствием помочь? И тело и душа изранены тоской.  Где та, что унесла безжалостно покой? Стенающий Хосров издать не в силах крик. Где силы взять, чтоб он твоих ушей достиг?

«Ночь кончается, но чашу вновь налей!..»

Ночь кончается, но чашу вновь налей! Приглашает встретить утро соловей. Счастлив тот, кто с пенной чашею в руке Рядом с розой восседает в погребке. Так налей весельем чашу по края! Помни, жизнь короче трели соловья. Пусть твердят, что я беспечен. Видит бог, Тот беспечен, кто не ходит в погребок. Благочестие святоши не по мне, Чистоту и святость черпаю в вине. Хоть не к чести захмелевшим в драку лезть, Выдрать клок у мухтасиба в драке — честь. Захмелевший — царь вселенной, шаханшах, Я же раб вина веселья в погребках. Много ль радости в безгрешности, Хосров? Слаще радость отпущения грехов.

«Как могу я счастье встречи обрести…»

Как могу я счастье встречи обрести, Если только воздух у меня в горсти? Взволновали сердце волны черных кос, И покой навеки их поток унес. О аллах, пред ними я лежу в пыли, Рад бы, но подняться не могу с земли. Снова я мечтаю на исходе дня, Чтоб закат окутал тьмою кос меня. Осушая кубок, думаю о том, Что меня споила призрачным вином. О Хосров, разрушен твой дворец надежд. Ухвати хотя бы край ее одежд!

«Зачем скрываешь лик?..»

Зачем скрываешь лик? Он виден все равно. Ведь если был бы скрыт, все умерли б давно. Я дервиш, я сношу презрение молвы. Как рубища, любви не утаить, увы. Не говори: «Зачем застыл в восторге он?»  Твой лик увидев, кто же не будет восхищен? Ты орды взоров шлешь, и силы не равны. Семь поясов земных тобой разорены. Твоих измен не счесть. Чтоб обрести покой, Я сердцу говорю: изменчив нрав людской. Пусть не дал никому бессмертия аллах, Бессмертие даруй Хосрову хоть в стихах!

«Отчего уста смеются…»

Отчего уста смеются, если плача не слыхала? Отчего взметнулись кудри, если сердце не вздыхало? Тело ты изрешетила. Извлекать не стану стрелы. Отчего пронзили душу, коль впивались жалом в тело? Смолкло сердце то, что сердцу прежде вторило созвучно. Отчего теперь чужие, если были неразлучны? Ты моя свеча желанья, хоть тебя не видит око. Отчего сожжен свечою, коль свеча моя далеко? Я во сне ищу губами лик, подобный сновиденью. Отчего же сны смешались, стали сумеречной тенью? Я, увы, невольник сердца, но не в тягость мне оковы. Отчего, как наважденье, ты находишь на Хосрова?

«Настала ночь, и та свеча…»

Настала ночь, и та свеча, из-за которой дни постылы, Зажглась и каждый уголок в печальном сердце осветила. И сонмы душ упали ниц, и при ее манящем свете Взывают жалобно: «Подай!» — как толпы нищих у мечети. Я плачу. Верно, потому, что должен року покориться. Увы, я — нищий, а она — жестокосердая царица. Ревную к зеркалу: оно в свои объятья заключает Ту, в чьем сияющем лице само, как в зеркале, сияет. Почтенный суфий, мой муршид, ей поклонился, как святыне, И каждый волосок взывал из власяницы к той богине. А я, перо макая в кровь, запечатлел стократно в слове Тот образ дивной красоты, поющий издавна в Хосрове.

«Прошла!.. И вслед ушла душа…»

Прошла!.. И вслед ушла душа, И я застыл, едва дыша, Украдкой глядя, точно вор, Что на чужой косится двор. Хватился сердца — сердца нет. Как обруч, покатилось вслед. Вскричал: «О равная весне, Скажи, вернешь ли сердце мне?» Расхохоталась, и в устах Сверкнули перлы. О аллах! В ночи казалось мне — умру, Коль не увижу поутру. И все ж печаль была светла: Ведь ты во сне ко мне пришла. Я понял: в дни творенья рок Мою любовь к тебе предрек. Предрек тогда ж Хосрову он: Тобою буду умерщвлен.