Я видела детство и юность XX века
вернуться

Эренбург Ирина Ильинична
Шрифт:
29 сентября.

Жизнь на бивуаке. Сегодня уезжает Альтман. Илья на фронте, волнуюсь за него. Славин едет на Южный, Софа сходит с ума, а я бы охотно обменялась с нею. Сегодня плохая сводка о Сталинграде. Ходят слухи, что сдадим. Мне же казалось, что не сдадут… А Ржев у них держится — то как с нечистой силой… Иногда кажется, что так легко их прикончить.

21 октября.

Произошло многое. Сталинград еще держится. Мы сердимся на англичан.

Была резкая передовая против союзников. Илья говорит всю «правду» инкорам. Он ездил на фронт. Второго фронта не будет, это ясно.

Я болела и переехала к нашим в гостиницу. Взялась составлять книгу немецких дневников и писем для Ильи.

Холодно, идет дождь. Занимаюсь по самоучителю стенографией. Люба заказала портнихе платье. Закон об иждивенцах: им не дадут продуктовых карточек.

24 октября.

Тема достал пимы [138] . Сводка — без перемен. Холодно, мерзнут кости. Вожусь с книгой документов. Цены на рынке: помидоры — 90 р., молоко — 50 р., масло топленое — 900 р.

138

Пимы — валяная обувь.(Прим. ред.).

29 октября.

Слухи: началось немецкое наступление, началось наше. В Москве туманы. Бальтерманц уехал северо-западнее Сталинграда. Илье дали генеральскую столовую. Мама думает о картошке, папа о сахаре, Наташа об институте.

31 октября.

Полный маразм. Могилевские тянут — еще не переехала. Стенография заброшена. Буду сидеть без денег — почти месяц ничего не делала. На улице солнце? Кому? Не мне. Все уговаривают, что надежды нет, а я тебя жду, жду, когда иду на радио, жду по дороге в гостиницу, когда Илья возвращается из «Красной звезды», ищу в сообщениях о партизанах, в немецких дневниках. А в действительности до конца войны — я ничего не узнаю. Нальчик взят. Сталинград чудом держится.

7 ноября.

Вчера вечером речь Сталина. Илью повезли в Кремль за час до начала. Зачем? Таковы порядки. Мы слушали в гостинице. Говорил 40 минут, но многое не сказал. Тон иной, чем год назад. Победоносный. В Москве сегодня спали, на улице редко попадались прохожие. Вечером, т. е. часов в шесть, появились те, кто шел в театры. Пьяных мало. Настроение не праздничное. Просто выходной. Я на новой квартире. Маме и папе речь понравилась. Они сегодня пекли пирог.

Фрадкин: «Когда я допрашивал нашего атташе в Лондоне…» Разнообразные у меня знакомые! Хорошо бы знать, кто стукач.

8 ноября.

Мне повестка дежурить, лифтерша тут же предложила: «За 15 р. подежурю».

Вчера слухи: крупный американский десант в Северной Африке. Были Таня Литвинова и Слоним [139] .

11 ноября.

Англичане и американцы во Французской Африке. Вся Франция взята немцами.

139

Илья Слоним — скульптор, муж Тани Литвиновой. После войны мы с Ильей бывали в его мастерской на Масловке. Он слепил бюст Ильи. Слоним с художником Альтманом — авторы памятника Илье на Новодевичьем кладбище.

16 ноября.

За этот период: Дарлан [140] сдался американцам. Во Франции цирк: Петен [141] старается вместе с немцами. Ко мне переехали Савичи.

В Лаврушинском Габор [142] на 9 этаже без лифта, без отопления, воды, электричества. А внизу все квартиры свободны, но ему не дают. На улице потеплело, но лежит снег. Живу без радио и газет. Заключила договор: медработники на войне. Теперь хлопоты, чтобы наконец уехать на фронт. Сегодня: закончить для кино, Волина для «Информбюро», закончить книгу дневников, выкупать Уголька. Была у наших, папа сказал: «Если бы не было партизан, была бы нормальная война». Разве «нормальные войны» бывают?

140

Дарлан Франсуа (1881–1942) — адмирал, во время войны командовал французским военным флотом в Северной Африке.(Прим. ред.).

141

Петен Филипп (1856–1951) — французский маршал. После поражения Франции руководил правительством Виши, сотрудничавшим с немцами. После освобождения Франции был заключен в крепость на о. Йе. (Прим. ред.).

142

Габор Андор (1884–1953) — венгерский драматург, поэт, сатирик.(Прим. ред.).

17 ноября.

Вчера в госпитале: военфельдшер-женщина, у которой расстреляли сына семи лет, — еврей. Гардеробщица удочерила девочку-сироту: все ее родные погибли во время бомбежки.

Дарлан «временно» признал американцев.

У Тани В. свои горести.

24 ноября.

Вчера вечером поразительное сообщение о разгроме немцев под Сталинградом. Всеобщее ликование. Беспрерывно звонят по телефону. У меня сидела соседка по дому — ее это не интересует! А Тонина мать: «Ты меня извини, но я помолилась». Аля дежурила в школе. У меня сидели Нина и Тоня — выпили. Была в военкомате, объявили, что Боря отчислен из Действующей армии.

Наташа считает, что Роммель [143] американец. Умирает Джонька [144] от уремии.

Боря, даю тебе слово не опускаться. С сегодняшнего дня.

26 ноября.

Наше наступление на Сталинградском направлении замедлилось, но немцы там окружены. Это факт. 60 тысяч пленных. Я в хлопотах в связи с отъездом на фронт.

30 ноября.

Теперь ежедневно «последний час». Прибавилось на Центральном фронте. Мне надоели визитеры. Главные — Таня и Тема.

143

Меня поразило, что сестра не слышала о нашем злейшем враге — немецком маршале Роммеле.

144

Такса Сорокиных. Во время очередной тревоги Наташа, как всегда, взяла Джоньку с собой в убежище. В ту ночь одна бомба попала в их дом в Проточном переулке, убежище засыпало, и кто как мог разрывал руками себе выход. Наташа копала, зажав Джоньку под мышкой, он видимо, тогда и простудился. В ту ночь, когда я поднялась после отбоя на свой девятый этаж, я увидела, что в стороне Смоленской площади все полыхает. Телефон Сорокиных не отвечал, и я побежала. На Арбате горел Вахтанговский театр. Проточный был оцеплен. Горел дом, где жили наши. Мне посоветовали подняться к церкви. «Там сидят те погорельцы, которые выбрались из убежища». Я догадалась позвонить Любе. «Сорокины только что вошли. И даже Джонька с ними».