Алянский Юрий Лазаревич
Шрифт:
Сафонов. А в германскую, я слышал, вы награды имели?
Васин. Так точно. «Георгия» и «Владимира с мечами и бантом».
Сафонов. А чем доказать можете?
Васин. В данное время не могу, так как с собой не ношу, а доказать могу тем, что храню…
Сафонов. Вы какое звание в старой армии имели?
Васин. Штабс-капитан.
Так появляется в пьесе Александр Васильевич Васин, старый кадровый офицер, волею судеб снова возвращенный в строй. Васин — благороднейшее лицо в пьесе Симонова. Сафонов назначает его начальником штаба. И Васин выполняет свой долг русского человека, патриота, офицера без лишних слов, спокойно и твердо.
Есть в пьесе сцена, когда ночью, над рекой, встречаются Васин и Козловский — предатель, пробравшийся в штаб Сафонова. Козловский оказывается племянником Васина.
Козловский. Вы должны понять меня, как бывший офицер, как дядя, как брат моей матери, наконец… Зачем вы на этой стороне? Что вам хорошего сделали они, чтобы из-за них губить и себя и меня? Если бы не все это, не эта революция, вы бы давно имели покой, уважение, вы были бы генералом, наконец…
Нет, Левицкий так же не понял бы его, как не понял его в пьесе Васин!
В бою за маленький безымянный русский город Васина смертельно ранят. Последние его заботы — о ходе боя, об успешном завершении задуманной операции. Последние его слова — о самом дорогом, чему отдана была вся его жизнь.
Васин. Последний раз в жизни хочу сказать: слава русскому оружию!.. Вы слышите: слава русскому оружию!..
И он умирает.
Каждый без труда поймет, какие чувства испытывал артист Левицкий, читая пьесу, повторяя про себя реплики Васина. Эта роль заставляла снова и снова вспоминать прошлое. Произошел тот редкий случай, когда актеру не требовалась обычная подготовка к роли. Текст ложился в памяти легко и свободно, будто действительно был своим. Драматург угадал его жизнь почти в точности, шаг за шагом. И Левицкий сыграл Васина так, что заставил зрителей увидеть на сцене большого, настоящего человека.
Театр требует от актера беспредельных жертв: отдачи всего себя, всей жизни. И за эти жертвы иные не получают взамен ничего. Искусство не всегда исправно «платит долги», не всегда бывает благодарным.
Левицкий принес в жертву театру первую, любимую профессию, в которой он мог бы сделать так много, высокое положение, которое он мог бы заслужить на военном поприще. И театр отблагодарил его с редкой щедростью. Театр привел его к роли Васина, привел именно в тот час жизни, когда Левицкому хотелось одного: взять в руки винтовку. Он защищал осажденный Ленинград все девятьсот дней блокады как рядовой боец и гражданин. Он защищал свою Россию и тогда, когда, надев шинель и взяв винтовку, выходил на подмостки Блокадного театра, чтобы с глубокой взволнованностью повторять слова Васина, давно ставшие для него своими:
— Слава русскому оружию!..
Глава 9. Не отводите глаз от них, живые!
Мирной белой ночью сорок первого года оператор Ленинградской студии кинохроники Ефим Учитель решил сделать несколько кадров для очередного киножурнала о ленинградском лете, о белых ночах.
Оператор идет по спокойно засыпающему городу. Светло почти как днем. Нева одного цвета с небом и, так же как оно, мерцает странным, всегда непривычным блеском. Крыши, шпили, троллейбусные провода рисуются на фоне неба графически четкими очертаниями.
Вот в просвете улицы — афишная тумба. Аппарат приближается к ней. Снимает афишу. Сначала целиком — видны крупные буквы: «Ромео и Джульетта», балет Сергея Прокофьева, танцует Уланова… Аппарат все приближается и теперь снимает только верхний угол афиши, только дату: «22 июня».
Цифры запечатлеваются крупно и многозначительно. Зритель, не забудь! Запомни эту дату! 22 июня состоится балет «Ромео и Джульетта»!
Это — последний кадр кинохроники, снятый в мирном, довоенном Ленинграде.
Это — первый кадр, с которого начнется бесконечная вереница других, военных, блокадных съемок.
Блокадная хроника — живой памятник времени. Остановленные, способные возрождаться мгновения. Их не всегда назовешь прекрасными: в них причудливо перемешаны горе, страдания, боль и кровь умирающих, динамика борьбы и статика смерти, торжественность прекрасного и сурового города и будничность повседневного блокадного быта.
Замерли в задумчивости ополченцы — сейчас они уйдут на фронт. Хмурые, небритые, очень разные лица. У них только одна общая черта: возле правой щеки — прямая линия штыка.
Пулково. Разрушенная башня обсерватории. Окоп. Солдат с винтовкой. Он защищает здесь от фашизма науку. Вселенную. Это профессор Огородников, астроном.
В госпитале перевязывают раненую девочку — Женю Бать.
Старая женщина несет в дрожащих руках тарелку супа; споткнувшись, падает. Суп разливается. Женщина неподвижна.