Бедный Пауль взвыл как ошпаренный (впрочем, почему как?) и… нетрудно угадать что, а главное, на каком языке сказал. Все военные в нашем купе, заслышав немецкую речь, буквально встали в стойку, как охотничьи собаки. В воздухе повисло напряжение.

— Он что — фриц? — настороженно спросил усатый сержант с двумя нашивками за ранение.

— Стопроцентный, я их речь сразу узнаю, я в разведке «языков» знаешь сколько перетаскал! — подтвердил широкоплечий лейтенант с орденом Красной Звезды на гимнастерке.

Все дружно уставились на Пауля, но его растерянный вид и мокрые штаны, видимо, вызвали у всех такие забавные ассоциации, что все купе дружно грохнуло от хохота.

— Ой, да снимай ты штаны, наверное, сильно обжегся? — подавляя приступы смеха, позаботился о пострадавшем разведчик. Слава богу, ожог оказался несильным, но смущенного Пауля заставили стянуть галифе и кинули их для просушки на печку-буржуйку в углу; затем лейтенант протянул немцу какую-то мазь из своего обширного вещмешка и помог смазать покрасневшую кожу на бедре. Попутно он что-то пытался втолковать Гроне по-немецки, но, видно, говорил настолько плохо, что мой друг улыбнулся и сказал, что отлично понимает по-русски. Это вызвало всеобщее оживление, в наше купе мигом набилось полвагона, всем хотелось поговорить с моими пленными.

Совсем молоденькие, не нюхавшие пороху новобранцы смотрели на немцев, как на диковинку, бывалые фронтовики поглядывали снисходительно и даже как-то покровительственно; но как ни странно, не было ни одного злого или неприязненного взгляда.

Я объяснил, что оба немца антифашисты и сотрудничали с нашей разведкой, после чего градус всеобщей симпатии поднялся еще выше. Ребят тормошили, приветливо хлопали по плечу, откуда-то притащили водку. Хозяйственный сержант мигом организовал импровизированное застолье, из карманов, вещмешков каждый внес свою лепту, я добавил вызвавшие неподдельный интерес упаковки абверовских сухих пайков.

— Надо же, как хитро все упаковать придумали! — бойцы из пополнения вертели в руках целлофановые упаковки с сосисками и соевым пюре.

— Да и ножички делают неплохие! — танкист с обгорелым лицом ловко подкинул в руках складной трофейный нож и начал резать сало.

— Ну, выпьем за… — как старший по званию начал лейтенант, — Пауль, как там будет по-вашему «за здоровье»?

— Ты же утверждал, что хорошо знаешь их язык, — не преминул поддеть своего приятеля другой разведчик.

— Я знаю, как будет «стрелять» и «руки вверх», а здоровье… знаешь, мне пока никому из них не приходилось желать здоровья… скорее наоборот, — ухмыльнулся лейтенант.

— Trinken wir auf ihr Wohl, — подсказал ему Гроне.

Подняли мятые жестяные кружки со спиртом, чокнулись.

— Да ты не стесняйся, закусывай! — усатый сержант накладывал в миску смущенному Курту толстые зеленоватые стебли какой-то вареной и остропахнущей травы.

— Ви хайст дас? (Как это называется?) — спросил Курт у Пауля.

— Это черемша, или лук победный, растет на Кавказе, — пояснил Гроне. — Мы в детстве ездили его собирать.

Сам он накинулся на знакомое с детства блюдо с видимым ностальгическим удовольствием, тем не менее умудряясь с набитым ртом отвечать на бесчисленные вопросы красноармейцев. А те буквально засыпали его вопросами о жизни в Германии, об отношении к войне и Гитлеру. Конечно, шутник Гроне не был бы самим собой, если бы не рассказал свои любимые анекдоты про нацистское руководство.

— Ну, уж если сами немцы такие анекдоты про своего фюрера рассказывают, то точно скоро войне конец! — одобрительно смеялись наши солдаты.

Так весело, с шутками-прибаутками пролетела ночь, а к обеду следующего дня мы уже подъезжали к астраханскому вокзалу. Мы сошли на перроне, а весь вагон долго махал нам руками, и мы махали им вслед.

Февральская Астрахань встретила нас очень теплой по российским меркам погодой. Снега почти не было, ярко сияло солнце, с крыш капала звонкая капель. В лагере мы должны были появиться только завтра утром, поэтому Курт робко предложил устроить экскурсию по городу. Почему бы нет?! Я до войны пытался поступить в Астраханскую мореходку, поэтому неплохо знал город.

Пешком дошли до Кремля, обошли кругом белокаменной крепостной стены, Курт и Пауль были просто в восторге от древнего собора. Потом пошли на Волгу, ребят поразила ширина могучей реки.

— Здесь она еще не очень широкая, — улыбнулся я, — в верхнем течении есть места намного шире.

— Вот и лагерь: высоченный забор с тремя рядами колючей проволоки, вышки по углам, приземистые мрачные бараки — настоящая тюрьма. Сергей сдает нас на проходной пожилому солдату; замечаем, что два пальца у того на руке ампутированы, и кисть похожа на клешню.