В непрочной тишине, наступившей после целой серии взрывов, раскатилось ответное эхо — рушились многоэтажные дома. Низвергавшиеся каменные громады издавали рычащий, раскатистый звук. Он напоминал Зайцу слитное грозное «ура-а-а! ура-а-а!». которым приветствуют военачальников выстроенные на смотру полки.

В темном и удушливо пыльном погребе поднялась паника, люди кричали, не помня себя.

— Мои дети! — истошно орала какая-то женщина.

— О-хо-хо! О-хо-хо! О-хо-хо! — монотонно, как дождь, стонала другая.

— Заклинаю тебя… Заклинаю тебя… — взывал слезливый и слабый мужской голос.

В этом хоре различались и вопли Маргиты. Она выла, как раненый зверь, исчерпавший все средства борьбы, кроме голоса. В нем не слышалось ничего человеческого, и вместо сострадания он будил в Зайце глухое раздражен не.

Кто-то чиркнул спичкой, но ее сразу же погасили: поднялся гул негодующих протестов, опасались взрыва какого-то газа. Наконец кому-то удалось найти карманный электрический фонарик. Полоска света, бледного и мутного от поднявшейся пыли, прорезала битком набитое помещение.

Заяц воспользовался этим светом и, обходя сидевших или стоявших на коленях людей, поспешил к выходу. Пока он возился с засовом, какой-то субъект пытался его остановить, приводя доводы, очевидно, почерпнутые в «Правилах о защитных мерах при нападении с воздуха», полная бесполезность которых в эту минуту казалась особенно явной.

Справившись в конце концов с неподатливой дверью, Заяц вырвался на свободу, за ним проскочил и управляющий. С удивлением увидел Заяц знакомую лестницу и дверь своей квартиры — все было на местах. Только под ногами хрустела осыпавшаяся штукатурка да осколки выбитых стекол.

Управляющий с видом приговоренного следовал за ним, вытирая слезы и притворно всхлипывая. Присмотревшись, Заяц понял, что он пьян. Заяц велел ему принести инструменты, чтобы подняться на крышу и посмотреть, нет ли там зажигательных бомб.

С короткой лопатой на плече Заяц пошел вперед; управляющий, дрожа и спотыкаясь, поплелся за ним.

Когда они добрались до мансарды, управляющий остановился и промычал:

— А-а… что, если они опять налетят?

Заяц посмотрел на него с высоты двух ступенек и продолжал подниматься один.

Стоило ему открыть дверь чердака, как в нос ему ударил запах пыли, носившейся в сухом весеннем воздухе. Выйдя на крышу и бросив взгляд на город, Заяц остолбенел: вместо знакомых кровель, Савы, Земунской равнины на другом берегу перед ним висела плотная желтая завеса пыли; над головой невозмутимо сверкало синевою необыкновенно ясное небо, но на земле царил хаос и разруха.

Глаз ничего не мог разобрать, а ухо улавливало непривычные звуки, дальние взрывы и глухие удары, будто где-то там, за сеткой непроницаемой мглы, полчище великанов долбило землю тяжелыми кувалдами.

Заяц обошел террасу — она была усыпана землей и мелкими щепками, занесенными, должно быть, взрывной волной, но зажигательных бомб не обнаружил. Спускаясь вниз, Заяц нашел управляющего все на той же ступеньке, где тот остановился; он по-прежнему всхлипывал. Заяц прошел мимо него, как мимо капризного ребенка, и вернулся в подвал.

Луч света от фонаря скользнул по лицу вошедшего. Жильцы устремились к нему, со всех сторон посыпались вопросы.

С тех пор за ним укрепилась слава бесстрашного. Да и вообще с тех пор все пошло по-другому.

Воспользовавшись коротким затишьем между бомбежками. Заяц направился к Звезда ре, разыскал военную комендатуру, но не нашел никого, с кем можно было бы поговорить. Начальство бросило своих военнообязанных.

И снова были бомбежки, и снова в доме поднимались крик и беготня, но Заяц не опускался в подвал. Он сидел в пустой квартире, не прикасаясь ни к питью, ни к еде, погруженный в раздумья о людях и обо всем, что творится вокруг. Подчас страх гнал его вместе со всеми вниз, но неотвязные мысли приковывали к мосту. Они преследовали его независимо от того, чем он был занят в данную минуту — помогал ли своим домашним собираться в подвал, обходил ли крышу после очередного налета, встречал ли жильцов, выбравшихся из подвала, слушал ли сына или жену или смотрел на первых немцев, вступивших в город.

Так началась его жизнь в оккупированном, сожженном, ограбленном Белграде.

Маргита долго не могла оправиться от страха и болезней, полученных, по ее словам, в результате нескольких дней, проведенных в подвале. Тигр приутих и поблек. Но вот однажды к ним в гости явилась родственница из Земуна и начала на все лады расхваливать жизнь при немцах в Независимом государстве Хорватском [9] . Это несколько ободрило Маргиту и Тигра, и они начали смелее ходить по Белграду, скупая вещи и в особенности продукты, а потом начали наведываться в Земун.