– Подходи на Свеаборгскую улицу, – четко и ясно распорядилась она. – Машину мою ты знаешь, подожди рядом с ней.

Перспектива ожидать эту деловую женщину часов до восьми на улице меня не радовала, но выбирать не приходилось, и я побрел в сторону Бассейной.

Зря я возводил на Аллу напраслину: стоило облокотиться на капот ее «единички», как тут же из-за дома напротив показался знакомый силуэт.

– Здравствуй еще раз, – она окинула меня критическим взглядом. – Выглядишь так, словно всю ночь не спал.

– Угадала.

– Тогда забирайся, – она открыла заднюю дверцу. – Вот, кофтой моей накройся. Скоро освобожусь, отдыхай.

Машина на солнце изрядно нагрелась – в теплом воздухе, напитанном сладким ароматом духов, глаза сомкнулись почти сразу, и меня сцапал в плен глубокий, хотя и бессвязный сон.

– Эй, хорош сопеть, – Алла потрясла меня за плечо. – Прохожих пугаешь.

– Ой, мамочки… – Я с трудом сел.

– Что такое?

– Весь бок отлежал.

– Еще бы! Медведь и тот один раз за зиму переворачивается, а ты как упал, так даже дышать перестал. Хотя сопел все равно на всю улицу. Пришлось рабочих на полчаса раньше отпустить, чтобы не оглохли. Да вылезай, вылезай. Дай сигнализацию включу.

Я с трудом вылез на дорогу и обнаружил, что мы уже приехали к ее дому.

– Сколько времени?

– Девять. Ты куда-то торопишься?

– Нет. Просто интересно, сколько проспал.

– На троих хватит, – она подергала по очереди ручку каждой дверцы. – Пошли.

На ужин были кофе с французским клубничным рулетом и молочно-белый кокосовый ликер из ее запасов. Алле очень часто давали взятки – брала она с удовольствием, но делала все всегда по-своему.

– Скажи, – спросил я, сделав из рюмки несколько сладких глотков. – Ты знаешь такого Дмитрия Мурадова?

– Еще бы! – фыркнула она. – Заместитель начальника КУГИ! Два года на своем месте, а взяток, говорят, не берет.

– Как это? – удивился я.

– А вот так, – Алла ополовинила рюмку и откинулась на спинку стула. – Договариваться с ним, конечно, договариваются, но чтобы вот так, конвертик в стол кидать – никогда. Точно говорю.

– А «крыша» у него кто?

– Смешной ты, право слово, – улыбнулась она. – Ну зачем ему это? Он же чиновник, а не банкир. К тому же, если серьезно, он сам – «крыша». КУГИ! Дать помещение в аренду или не дать – проходит через него. Какую плату брать – через него. Контроль за выполнением – тоже через него. Крупные решения, конечно, принимает начальник, но ведь сколько в городе мелочевки! А взяток он не берет. Значит, приходится просить. За одного начальник налоговой попросит, за другого – судья, за третьего – начальник отделения. У Мурадова в ответ тоже просьбы возникать могут… Это не называется «крыша», это называется «связи». – Алла допила рюмку. – А ликерчик, вроде, ничего, еще будешь?

Я быстро осушил свою и она налила по второй. Я сделал маленький глоток и снисходительно спросил:

– А ты знаешь, что Дмитрий Мурадов занимается коммерцией?

– Не может быть?!

– Может, может, – кивнул я. – Вот только дела он ведет, как последний идиот.

– Почему ты так решил? – живо заинтересовалась она.

– А потому… – и я с немалой гордостью пересказал Юрин комментарий увиденных документов. Знай наших!

– Ай да Мурадов, ай да тихоня, – восхитилась Алла. – За него стоит выпить, далеко пойдет.

– Да он же разорится через месяц!

– Мурадов? Да никогда. Ты, Сережа, видел звон, да не слышал где он.

– Не понял.

– Ох-хо-хо-хо-хох, – покачала головой Аллочка, наполняя рюмки, – какие вы все, умники, бестолковые. Начнем с начала. Издательство чье?

– Частное.

– Приватизированное, – поправила она.

– Ну и что?

– При приватизации у нас в стране пятьдесят один процент акций всех предприятий оставался государству. Контрольный пакет. В крупных корпорациях эти пакеты шумно передали в доверительное управление тем или иным банкам. В средних – тоже решили этот вопрос. А в мелких и не прибыльных – оставили на самотек. Разве за ними за всеми уследишь? Вот болеющий за дело заместитель начальника КУГИ и попытался использовать с пользой контрольный пакет издательства. Фактически он получил все права владельца.

– И тут же разорил… – вставил я.

– Ну и что? Он всегда может сказать: «Хотел как лучше, а получилось как всегда. Извините, я дурак», а дурость уголовно не наказуема. К тому же, это – не его издательство. Оно государственное. Мурадова в любой момент могут снять, перевести, повысить в конце концов! И он сразу лишится контроля. А вот что касается холдинга – то тут акции уже как бы не совсем государственные. Правда, и не совсем его. Вот напишешь ты статью, обвинишь его в воровстве, а он – тут же в суд на тебя, за клевету. Смотрите, покажет, здесь они все, акции, ничего я себе не прибрал, ни одной в карман не положил. Все – почти государственные.

– А в чем тогда смысл?

– Смысл в том, что для пополнения бюджета он предлагает продать пакеты акций некоторых госпредприятий, – у Аллы опять опустела рюмка и она поставила ее на стол. – Сам же объявляет конкурсы, сам же на них побеждает, сам же ничего не платит, поскольку сам же и контролирует. Расходы только на оформление, да на авансовые платежи. И холдинг, который ты нашел, получает… Сколько ты говорил? Семь новых предприятий. И начинает их точно так же сосать, как паук муху. Их не жалко, они тоже почти казенные. А акции по все той же схеме переоформляются на третью фирму. Скажем, «Великий Дима». А потом вдруг – бац! – она хлопнула в ладоши. – Холдинг исчезает. Разоряется, самораспускается, пропадает, документация его сгорает к чертовой матери, воруется или просто теряется и на поверхности остаются две конторки, не имеющие между собой никакой связи – Халфиесохлое издательство и процветающее, полностью частное, владеющее семью-семь контрольными пакетами всякой всячины предприятие «Великий Дима». А поскольку никакой доказуемой связи между этими фирмами нет, то процветающую контору Мурадик может смело называть своей. Эти акции уже чисто его, их никто и никогда не отнимет. Вот теперь можно смело идти на повышение – тылы чисты.

– Почему именно на повышение? – не выдержал я.

– А куда же еще? – удивилась она. – Взяток он не берет, не ворует, за дело радеет, о бюджете заботится. Конечно, на повышение. Что-то мне этот ликер в голову ударил… – Тем не менее она налила еще и предложила: – Возьми-ка бумажку и карандаш. Считай: каждый работник получает порядка ста долларов.

– Ну, это ты загнула, – возмутился я. – Тут народ и тридцати в месяц не получает.

– Так не бывает, – отмахнулась она, – на тридцать в месяц не проживешь, с голоду опухнешь.

– Но ведь живут!

– Ладно, – отступила она, – пусть будет семьдесят пять. За год это сколько? Девятьсот баксов. Сколько там работает народу? Сто человек. Значит, всех их он «опустил» на девяносто тысяч долларов. В нашей стране доля оплаты труда в стоимости продукта составляет в среднем пять процентов. Раз в издательство не вернулось ничего, значит хозяину досталось…

– Миллион восемьсот, – прошептал я.

– На это все он прикупил семь фирмочек. Пусть в среднем они окажутся примерно такими же по доходности. Перемножь.

– Двенадцать миллионов шестьсот тысяч.

– И за год он каждую превратит еще в семь…

– Восемьдесят восемь двести…

– Дима Мурадик, не имея ни копейки, за два года собирается получить девяносто миллионов долларов. Ну как, ты по-прежнему считаешь его идиотом?

– Девяносто миллионов долларов… – шепотом повторил я. – Естественно, за такие деньги убьют, не моргнув глазом.

– Ах, оставь, – отмахнулась она, – наши чиновники – это тихие мелкие жулики. Сколько бы они ни украли, а на убийц все равно не тянут.

– За девяносто миллионов долларов…

– Убийство привлечет внимание, – перебила Алла, – начнется расследование, проверки, ревизии. Под такой лупой ему и цента не заработать. Нет, он просто пожалуется знакомому начальнику отделения, тот настропалит парочку подчиненных, из тех, что «на крючке», и тебя в лучшем случае задержат за воровство, а в худшем – остановят за мелкое хулиганство.

– Ничего себе, – хмыкнул я, – воровство лучше хулиганства!

– Экий ты лунатик, – удивилась Алла. – По подозрению в воровстве тебя дня три подержат, а потом выпустят. А то и извинятся. В худшем случае в камере немного побьют…

«И немного “опустят”, – мысленно добавил я. – Как там Юра?»

– … а за хулиганство влепят с ходу пятнадцать суток, и ни один судья не станет разбираться, матерился ты на самом деле, или постовому послышалось.

– Если бы ты знала… – покачал я головой.

– А чего тут знать? Ему вас припугнуть нужно, чтобы нос не совали. А следствие – совсем ни к чему. Не для того он столько времени старался, акции копил, издательство высасывал. Бросить ведь все придется, если чистому выйти захочется.

– Ты о чем?

– Перестань ваньку валять, – вздохнула она. – Что же я, новости не смотрю?

– Так ты… Знаешь?

– Еще бы! По всем каналам твою пьяную рожу показывали. Фотографии, наверно, другой не нашли.

– И ты… Так спокойно…

– Сережа, Сережа, – она взяла бутылку, взболтала, посмотрела на свет, и разлила остатки ликера по рюмкам. – Я тебя не первый год знаю. Никого ты убить не мог. Так что, если хочешь, можешь отсиживаться у меня, пока все не рассосется.

Я молчал. Смотрел на ее ехидную улыбку и вспоминал настороженный взгляд Лены. Ведь я с Измайловой все время рядом сидел! Все равно испугалась. А вот Алле никаких доказательств не требуется. Она просто верит и готова помочь. Что тут сказать? Как ответить? Ту гамму чувств, что взорвалась в моей душе, можно выразить только одним способом: я допил ликер, подхватил ее легкое, маленькое тело на руки и понес в спальню. Она засмеялась и закинула руки мне за шею.

Надеюсь, эта ночь будет лучшей в ее жизни.

Хорошо, Леночка не знает, чем тут я без нее занимаюсь.

Первое утреннее впечатление – жуткая ломота в ногах. Такое ощущение, будто их по колено в кипяток засунули. Выше тоже болит, но уже терпимо. Ну почему конечности нельзя при нужде отстегнуть и привинтить другие?! Нет справедливости в этом мире.

– Проснулся? – заглянула в комнату Алла. Наверное, стоны услышала. – Ты как, останешься, пока все уляжется, или поедешь искать приключения на собственную задницу?

– Если остаться, – вздохнул я, опуская ноги на пол, – это никогда само не рассосется.

– Тогда пошли кофе пить, – приказала она и включила телевизор.

Показывали меня. Вообще-то я фотографироваться не люблю – осталась такая дурная привычка со времен пребывания в ашраме, но время от времени, в компании, под объектив попадаю. На выбранном ментами снимке меня запечатлели в тот самый момент, когда я по пьяной лавочке демонстрировал любимое йогами «чудо» – возлежание на двух точках, под головой и пятками. Вообще-то, это может сделать любой дурак, нужно только упереть спинку стула (обычно укладываешься на спинки двух стульев) под основание черепа – иначе будет больно. Теперь представьте, какая была рожа: под шафе, на растяжке, да еще со стулом под затылком?

– Продолжается розыск Сергея Стайкина, подозреваемого в соучастии в убийстве, – произнес за кадром совершенно неподходящий к ситуации приятный женский голос. – Как сообщил наш источник в правоохранительных органах, в деле Геннадия Ткача появились новые факты, но какие именно, нам пока неизвестно.

Из услышанного я понял, что в метро мне сегодня тоже соваться не стоит – ищут. А сделать предстояло немало: сбросить информацию – или, говоря по-русски, написать статью и подсунуть в редакцию. Не так просто, как кажется. Для этого, во-первых, необходим компьютер – как ни уверена моя налоговая инспекторша, что литератору для работы хватит гусиного пера и рулона туалетной бумаги, но рукопись, даже нацарапанную каллиграфическим почерком, необходимо расшифровывать, перепечатывать, терять время, а распечатку можно сразу прочитать и пустить в дело.

Во-вторых, материал нужно отдать. Танечка Чесанова статью возьмет от кого угодно, но покрывать убийцу не станет. Сдаст в руки правосудия со всеми потрохами. Жертвовать собой, лишь бы передать несколько листиков бумажки, мне не улыбалось, тем паче, что вместе со мной могут изъять и заметку, а это вовсе труба.

Хотя нет, вырвать из рук Тани такой убойный материал невозможно. Я уже и название придумал: «Как правильно не брать взятки». Но ведь «повязать» «преступника в розыске» могут и перед входом в редакцию… И боюсь, пустить меня на рабочее место товарищу Мурадову совсем не улыбается. Так что засада там будет, это точно.

А еще надо Юрку выручать…

– Эй, очнись, кровавый маньяк, – похлопала по плечу Алла. – Ты едешь?

– Разумеется.

Ездить по городу я решил все-таки на машине. Признавать свои ошибки нужно, и лучше поздно, чем никогда: «Мерседес» зарегистрирован на имя Валерия Алексеевича, так что на нем мне передвигаться куда безопаснее, нежели даже пешком. Мой «мерс» никто не ищет, а потому и тормозить не будут. Главное – правила не нарушать. Когда закончу делишки – поставлю обратно к садику и «лягу на дно».

Правда, Алла через Васильевский не поехала – слишком большой крюк. Спасибо хоть, до Витебского вокзала добросила. Я, морщась от боли в ногах, побрел по Гороховой к Адмиралтейскому шпилю, на ходу прикидывая план действий.

Домой нельзя, ждут наверняка. В редакцию – тоже. Где еще можно урвать на время компьютер? В магазине работать не дадут, в прокате на Фонтанке – выдают только на дом. Пойти к кому-нибудь из тех, о ком писал в статьях? А где гарантия, что они криминальные новости не смотрели и милицию тут же не вызовут?

И тут я вспомнил про человека, у которого в доме нет телевизора.

Познакомились мы в музей-квартире Пушкина, на Мойке. Забрел я туда случайно, но в фойе наткнулся на шумную толпу людей, и тут же «сделал стойку»: что-то происходит. Прихватив баночку джин-тоника (раздавали «на халяву») я начал бродить туда-сюда и водить ушами, как спящий на кухне кот, в надежде подслушать хоть что-нибудь и узнать, в чем дело. И наткнулся на забавную парочку.

Тощий, длинный, лохматый очкарик в синем свитере стоял, угрюмо глядя в пол, с рюмкой в руках и покорно внимал, а импозантный господин в темно-серой тройке, с толстой золотой цепочкой, тянущейся от жилетной петли к кармашку для часов, с академической бородкой, седым чубом и в очках с металлической оправой – ну, вылитый профессор начала века – неторопливо его распекал:

– Кухонным ножом, Антон, убить человека практически невозможно, тем более случайно. Поверь уж моему опыту. Нужно твердо держать его в руках, знать, куда бить, под каким углом, не попасть на ребро. Это трудно даже хорошему профессионалу. Иное дело стилет. Этот, считай, сам дорогу к сердцу находит, достаточно только ткнуть в направлении жертвы. Мне больше нравятся трехгранные клинки, но это уже дело вкуса…

«Профессор» сделал глоток из своего бокала и на среднем пальце тускло блеснул квадратным камнем массивный перстень.

Что бы вы подумали на моем месте? Вот и я так решил.

Первым желанием было смыться с чужого праздника, пока не засекли. Вторым – попытаться познакомиться с «крестным отцом» и разговорить его на пару статей. Третьим – просто забиться в уголок в надежде незаметно услышать еще чего-нибудь. Тут я увидел, как очкарик топает к открытому окну, на ходу вытаскивая сигарету из мятой пачки и решился: подошел сбоку, с независимым видом прислонился к стене и поздоровался:

– Привет, Антон.

– Привет, – кивнул очкарик, прикурил и протянул мне руку. – Ты откуда?

– Да так, случайно, – повел я плечом и, затаив дыхание, спросил: – А с кем это ты разговаривал?

– Это Балабуха, Андрей Дмитриевич. Руководитель нашей литературной студии. Ты что, его не знаешь?

Вот так я и познакомился с Антоном Первушиным. Интересный парень: хвастливый до ужаса, обожает развертывать поистине маниловские планы во всех направлениях, причем, к моему изумлению, не меньше половины из них ухитряется осуществить. Немножко разбирается в механике, в истории, в литературе, в криминалистике, а если чего не знает – то с удовольствием врет, публикуя статьи и рассказы.

Учился он в Политехническом институте, после окончания занимался проектированием турбин, но был уволен – или сокращен, неважно. Факт тот, что в распоряжении Антона появилась масса свободного времени, и он начал писать книги. Если вам попадались на прилавках «Убить Герострата» или «Война по понедельникам» – так это его.

И вообще, забавная вещь литература: Первушин по профессии турбинист, я – математик, Балабуха – геодезист, Стругацкие – астроном и востоковед, Логинов – химик, Пикуль – моряк, Задорнов – авиационщик, Булгаков и Чехов – врачи. Интересно, а кого выпускает Литературный Институт? Химиков-технологов, что ли?..

На сегодняшний день Антон редактирует журнал фантастики, пишет исторические очерки о «ЧК», новый роман-боевик, готовит конференцию в «Фидонет», и при всем том ухитряется много и азартно резаться в компьютерные игрушки, о чем регулярно с неменьшим азартом хвастается по телефону. Еще он время от времени пьет. Правда, в пьяном виде Антон почему-то не спит, так что его драгоценное время при этом не теряется, а скорее экономится.

Как истинное дитя конца двадцатого века, Первушин считает, что компьютер может заменить все, и ничего кроме оного не имеет. На рабочем столе этого писателя, среди груды книг и лазерных дисков, гордо высится 486-ой агрегат, с 16-ю метрами памяти, принтером, цветным монитором, CD-ромом, аудиобластером и факс-модемом. Про мое преступление Антон знать ничего не может – разве только о нем сообщали в сети «Фидо». Если попроситься к нему на пару часиков поработать, то статью можно не только написать, отредактировать и красиво оформить, но и переслать в редакцию по факсу. Конкретно – Чесановой Татьяне. Пока примут, пока отнесут. Даже если захотят потом засечь и поймать – не успеют.

– Кукиш вам всем! – громко объявил я, испугав встречную девчонку, и ускорил шаг, чтобы успеть перейти к Дворцовому мосту по зеленому сигналу светофора.

Переслав материал в редакцию, я могу смело отправляться в консультацию к Панаетовой Ольге и просить ее взять на себя адвокатскую защиту Юры. Объясню, что и как. Пусть он на ближайшем же допросе подробно впишет в протокол – имеет право – все, что узнал из документации о холдинге, и укажет на факт использования служебного положения, как на мотив убийства. Думаю, после этого следствие предпочтет отправить подозреваемого куда подальше. Им ведь нужно эту тему замолчать, а не вытаскивать на судебное заседание.

Телефона у Ольги в кабинете нет, значит в милицию о появлении разыскиваемого преступника она сможет сообщить только после моего ухода. На машине – успею смыться.

Такой вот план действий.

«Мерс» стоял там, где я его оставил, в целости и сохранности. Рядом пристроился темно-темно синий «Лексус». Я снял свое единственное сокровище с сигнализации, сел внутрь, завел. Дал немного прогреться двигателю.

Дверь детского садика отворилась, оттуда выскользнул плечистый охранник, мягкой, кошачьей походкой подошел к машине и постучал указательным пальцем по ветровому стеклу:

– Эй, парень. Тебя шеф к себе зовет.

«Кажется, все-таки влип», – подумал я, но спорить не стал.

Кабинет Валерия Алексеевича со времен последней нашей встречи ничуть не изменился. Хозяин дружелюбно улыбнулся, широким жестом указал на стул напротив себя.

– Здравствуй, Сергей. Увидел я вчера своего «старичка» и порадовался. Приятно, что он попал в хорошие руки. Ремонт дорого обошелся?

– Порядка пяти баксов.

Валерий Алексеевич присвистнул, встал, подошел к окну.

– Ну надо же! Никаких следов.

– Друг помог. Золотые руки.

– Рад за него. – Хозяин оглянулся на меня. – А вот тебе, я слышал, не повезло.

– Ничего, за пару дней выберусь, – пообещал я. – Просто мы поймали одного чиновника на попытке украсть девяносто миллионов долларов, и он хочет заткнуть нам рот.

Валерий Алексеевич на минуту закрыл глаза, открыл, вернулся к столу, вежливо улыбнулся и приподнял брови:

– Сколько, ты сказал?

– Собирается украсть девяносто миллионов, а успел присвоить, по нашим расчетам, около двенадцати миллионов. Долларов.

– Это каким образом?

– Длинная история.

– Ничего, – Валерий Алексеевич посмотрел на часы. – Минут пятнадцать у меня есть.

У меня, в отличие от гостеприимного хозяина кабинета, времени не было, но гордыню пришлось смирить и рассказать все с самого начала. Валерий Алексеевич не перебил ни разу, только время от времени начинал постукивать пальцами по столу. Потом нажал кнопку селектора:

– Виктория Сергеевна, Пашина пригласите, пожалуйста.

Через минуту в кабинет заглянул низкий, кудрявый толстячок.

– Толя, послушай, – предложил хозяин и кивнул мне: – Повтори, как вы все это рассчитывали.

Я повторил.

– Цифры взяты с потолка, это ясно, – прокомментировал Пашин, – но порядок сумм, думаю, примерно такой и есть.

– А что за судебное решение?

– Трудовой коллектив подал коллективный иск на предприятие, – более развернуто объяснил я. – По решению суда имущество издательства должно быть арестовано. Но судебного исполнителя на проходной не пустили.

– Не понял, – замотал головой Пашин. – Либо имущество описывается до принятия судом решения, либо суд признает фирму банкротом и описывает имущество.

– Они еще работают, – вставил я.

– Не принципиально, – хмыкнул Пашин. – Плюнули на решение о банкротстве и работают, как ни в чем не бывало.

– Какой район? – спросил Валерий Алексеевич.

– Московский.

– Вот что, Толя. Бери машину и съезди в Московский районный суд. Уточни, что там, как и кто судебный исполнитель. Как-то странно они обращаются и с законом, и с собственными решениями

– «Девятки» в разъездах.

– Возьми мою.

Отпустив помощника, хозяин кабинета опять вдавил кнопку селектора:

– Виктория Сергеевна, сделайте нам, пожалуйста, по чашечке кофе, – Валерий Алексеевич покосился на меня. – Тебе с сахаром?

– Мне Юрку выручать надо! – заерзал я на стуле. – Некогда.

– Значит, без сахара. И Юленьку пригласите. – Валерий Алексеевич отпустил кнопку и специально для меня пояснил: – Это адвокат.

– Нужно, чтобы он подробно описал, в чем суть махинации, – торопливо начал объяснять я. – Им такие откровения ни к чему, они его…

– Сережа, – холодно перебил Валерий Алексеевич. – Для решения таких вопросов существуют специалисты. Как зовут твоего друга?

– Сименко, Юрий Романович.

– Достаточно.

К издательству мы подкатили на трех машинах. В «Лексусе» сидели мы с Пашиным и тридцатилетняя женщина с усталым лицом – судебный исполнитель. Сзади, на двух «девятках» – восемь парней из охраны детского садика номер тридцать два во главе с моим давним знакомым Стасом.

Первой в дверь вошла женщина, следом Стас, а потом буквально протиснулись еще трое широкоплечих парней. Я вытянул шею, пытаясь разглядеть все происходящее.

– Здравствуйте, – безнадежным тоном начала женщина, разворачивая сложенную вчетверо бумажку. – Я – судебный исполнитель, согласно вот этому постановлению суда должна произвести опись здания и находящегося в нем имущества. Разрешите пройти.

– Нет, – покачал головой вохровец, – без пропуска нельзя. Попробуйте заказать пропуск по местному телефону. Если директор разрешит, мне позвонят, или вам его вынесут…

Пластиковое стекло содрогнулось от удара ноги, вохровец от неожиданности шарахнулся назад, в этот миг двое парней в три прыжка взлетели на турникет, перемахнули будку и всей массой обрушились на не успевшего ничего понять вахтера. Мужчина, раскинув руки, рухнул на пол, но его тут же подхватили, заломили руки за спину и вмазали лицом в стену.

– Вы препятствуете осуществлению судебного решения, – громким шепотом сообщил ему на ухо Стас. – Это административное нарушение. Нехорошо. Законы нашей страны нужно уважать. Майя Сергеевна, вы проходите, проходите.

Меня отпихнули в сторону, мимо побежали ребята в своих пятнистых комбинезонах, громко затопали сапогами по лестнице. Мы с Толей Пахомовым двинулись следом.

Верхние этажи издательства разительно отличались от нижних: здесь были и белые шумопоглощающие щиты на потолках, и паркет, и свежеокрашенные стены, и множество пальм в больших кадках, и напольные пепельницы на лестничных площадках, и кондиционеры.