Молодые минуту молчали. Потом, крепко поцеловавшись, стали думать, под каким предлогом им забрать свои вещи из гардеробной. Внезапно Инну стали одолевать сомнения.

— Слушай, — сказала она Саше, — а если эту записку уже прочитал медперсонал?

— Вряд ли, тогда они бы нам ее не передали…

— Ну, тогда давай думать, как туда поехать.

— Давай.

Собрав всю имевшуюся наличность и вещи, молодые в тот же вечер через окно в мужском туалете покинули хоспис.

Пропажа обнаружилась на следующий день, однако медперсонал особенных поисков не предпринимал. Известное дело, куда могут деться онкобольные с четвертой стадией? Бабке Фекле стало плохо, но у нее, по всей видимости, было какое-то неразрешенное дело, и она всеми силами цеплялась за жизнь. Однако дежурившего врача и сейчас поблизости не было. Поговаривали, что он курит травку где-то возле бокса. Но как его там найти, если кругом одни закрытые двери? В общем, суетились возле умирающей, как обычно, молоденькая медсестра и практикантка — третьекурсница. Ну и, естественно, отец Антоний, к нему здесь все привыкли, поскольку видели его куда чаще, чем лечащих врачей. Фекле не хотелось умирать, она закатила истерику, потом, выгнав девушек в белых халатах, долго говорила о чем-то с батюшкой. После разговора ей сделали сильнодействующий укол, и она моментально забыла о своих делах, а также о том, как ее зовут. Кто-то из больных позвонил ее дочери. И через два с половиной часа палата наполнилась ароматом дорогих французских духов.

— Мама, помните, — шептала пожилая дочь престарелой матери, — это ваши любимые духи…

Глаза больной открылись.

— Даша, Даша, я сволочь, прости меня, хорошо?

— Мама, ну что вы такое говорите?

— Даша, у тебя есть брат по отцу.

— Брат?

— Папа твой сгульнул, а я потом ему жизнь отравляла и ей, обоих со свету сжила, Даша, прости…

— Мама, вы в своем уме?

— Теперь …пока да.

— Даша, слушай меня, его зовут Васей, он в Новой Заимке живет, пойди к нему, повинись за меня, внукам его гостинцев привези…

— Мама…

— Фамилия Пустовалов, раньше был директором школы, депутатом, сейчас на пенсии, слепой. Повинись за меня, Даша…

— Хорошо.

— Даша, мне страшно умирать. Пока не повинишься, Бог душу не заберет, а мне больно.

— Мама, как скажете.

— Сейчас иди, повинись.

— Сейчас ночь на дворе.

— Ничего, у вас машина хорошая, к утру будете в Заимке, Вася простит, и Бог тут же возьмет. А то тут кругом столько тварей кишит. И все хотят меня сожрать.

— Мама, ничего не будет плохого, вы у нас добрая.

— Для своих добрая, иди, дочь, иди.

— Хорошо, мама, а что подарить ему и внукам?

— Самое ценное, что есть в доме.

— Хорошо, нам не жалко.

— Умница, дочка. Мне бы твой характер, тогда я бы сразу на небо…

— Мамочка…

— Иди, Даша, не задерживайся.

В то же время стало плохо в соседней палате женщине с модной стрижкой. Она набрала по сотовому телефону чей-то номер и сказала:

— Все! Мне хана. Я умираю, надеюсь, ты понимаешь, что в моей смерти, моей преждевременной смерти виноват ты. Ты! Ты ведь знал, что таких, как я, обижать нельзя…

Неизвестно, что ей ответили, но она закатила такую сцену, что врач, который давно привык к чужому горю, сделался буквально шелковым и услужливо поднес больной капельницу. Вскоре возле нее суетился весь персонал, не было только отца Антония, увидев его, женщина заявила, что он незачем ей. Ее за страдания Бог сразу на небо возьмет…

А потом она кричала, обзывала всех и требовала, требовала, требовала, пока от снотворного не уснула. Когда в комнате раздался характерный храп, все вспомнили о бабке Фекле. Прибежали в ее палату, а там уже отец Антоний читал псалтирь над телом усопшей.

Утром, когда все проснулись, и женщина с модной стрижкой попросила принести завтрак в палату, на ветках ивы распустились почки.

— Пасха скоро, — кто-то сказал в коридоре, вот поэтому земля и наряжается.

— А может, потому, что хороший человек умер, — сказал второй голос.

— Может, и потому.

К Ибрагимовне приехали родственники с юга и привезли охапку сирени.

Она гладила ветки и вспоминала свою молодость, любимую работу, в общем-то удачно сложившуюся жизнь. Она всегда обо всех заботилась и старалась никому не мешать, даже собственным детям не захотела быть обузой, потому сама попросилась сюда. Ее жизненным девизом всегда было — помогать людям. С этими мыслями она родилась, с ними и готовилась к смерти. Только так, будучи полезной и востребованной, она понимала свое счастье и ни на кого не обижалась.

Вдруг, поглаживая чуть влажные ветки, она сделалась серьезной и задумчивой, пошла к отцу Антонию и долго с ним о чем-то говорила. А после обеда ее не стало.

В столовой враз сделалось сиротливо-тихо.

Дети Ибрагимовны сделали роскошные поминки, на могиле посадили сирень.

К следующему четвергу все ушедшие обитатели враз забылись — в хоспис поступили дети. Трое ангелят дошкольного возраста. Мишка-Чеченец завыл, когда их увидел в столовой. А Владимир Ильич, полный тезка Ленина, от неожиданности даже потерял аппетит, хотя на него, надо признать, никогда не жаловался.